над моей, надо всей
опьянённой землёй…
Обними меня, ветер!
Если сможешь, попробуй понять.
Отгремели по крышам дожди,
отмели, холодея, снега.
И уже никогда не обнять,
не смешать непослушных волос,
не искать милых глаз
среди утренних рос,
на лугу…
Слышишь, ветер?
Я всё сберегу!
Не мани.
Обними.
Помяни…
О, ветер памяти, не знающий преград!
Он столько возвращал меня назад…
И до сих пор тасует карты лет.
Лишь то мне свято, что приносит свет.
Солнце, как всевидящее око,
выглянуть изволило на час.
Шаркает в заливе одиноко
старенький задымленный баркас.
Вновь волны холодной зазеркалье
отражает всё наоборот.
Застывая в сумрачном оскале,
облако безгрешное плывёт.
Я его ни в чём не укоряю,
не смотрю заумною совой,
просто в одиночество ныряю —
полное. Как в омут – с головой.
«Бокал муранского стекла…»
Бокал муранского стекла
глоток вина в себе лелеял.
И плавно мысль моя текла
и расцветала, как лилея.
Перебирая чётки слов,
я как-то всё перемешала —
и жизни явь, и тайны снов —
во чреве грешного бокала.
В незащищённости своей
я первый раз не отрекалась
от горькой пустоши полей
и к ним испытывала жалость.
Я возвращала память вспять
и бесконечно воскрешала
свою тоску. За пядью пядь.
Вдыхала аромат бокала.
Я и сегодня помню тот
безмерно терпкий вкус печали.
И то, как капли источали
дождя немыслимый гавот.
Пируй, осенняя пора!
Не плачь, щемящая тревога!
То из души, как со двора,
уходит боль походкой Бога.
«Стою у паперти давно ушедших дней…»
Стою у паперти давно ушедших дней
и слушаю весны многоголосье,
и бед минувших колкие колосья
становятся и ближе, и родней,
И сердце откликается сильней.
Как сизых голубей воркует стая!
И я, страницы прошлого листая,
смотрю на гладь ещё холодных вод,
где облаков бездомных отраженье
и дерзкого воображенья плод
рисуют мне картины вдохновенья
и жизнь мою без грусти и забот.
«Как хочется безмерного тепла…»
Как хочется безмерного тепла,
но воздух окончательно остужен,
и мой порыв неважен и ненужен.
Поверхность запотевшего стекла
уж ткётся из тончайших белых кружев.
А между нами – вечности ветла.
Дутар[11] тоски отчаяньем разбужен.
О, Боже, до чего же мир простужен,
а грусть необоснованно светла,
и лик небес опасно безоружен…
Шалая душа
плещет на ветру.
Выйду не спеша
рано поутру.
Не далек мой путь,
узкая тропа.
Дарит жизни суть
яркая строфа.
Будут птицы петь
песни вразнобой.
Я закину сеть
в дремлющий прибой.
Станет лгать волна,
думы вороша,
как на самом дне
зорька хороша.
И зачем ты так,
речка, глубока?
