Мой бедный дом живёт теперь один.
Уже привык и потому не плачет.
Пустует зал, совсем остыл камин,
и окна взгляд от всех прохожих прячут.
Я далеко, но сердцем рядом с ним.
Когда-то был он полон голосами.
Отец и мать – их духом он храним —
уж приняты навечно небесами.
Такую боль огнём не истребить,
не утопить, как истину, в бокале,
ведь те, кто мог со мною рядом быть,
лишь в рамках на стене в пустынном зале.
«Чело апреля хмурится чуть-чуть…»
Чело апреля хмурится чуть-чуть.
Холодный ветер балует в полсилы.
А я стою и постигаю суть
у только что засыпанной могилы.
Я постигаю правду бытия.
С надрывом где-то каркают вороны,
и эха полупризрачные стоны
пронзают душу с силой острия.
Ты ушёл. Тебе поют ручьи.
И кресты, как по полю грачи,
разбрелись по сгорбленной земле
и застыли на одном крыле.
На молчание и скорбь обречены
этой горькой пашни крикуны.
Им покой ушедших сторожить.
Ты ушёл. А как теперь мне жить?
На семи ветрах моей беды,
на семи ветрах моей печали
расцвели нечаянно сады:
просто о беде моей не знали.
Просто не услышали ветра
горький плач моей надрывной скрипки,
пели звонко, ласково с утра
и не знали о своей ошибке.
Просто солнце так пригрело вдруг,
до всего живого дотянулось,
виновато как-то улыбнулось
и замкнуло ласковости круг.
Я не пела многогласной тризны
по однажды грянувшей беде.
В доме Бога на пороге жизни
долго тосковала по тебе.
Если б просто канул, ну и пусть бы,
в долгие несбыточные сны.
В доме Бога на пороге грусти
души навсегда вознесены.
Утихают горести и страсти.
Жизнь непоправимостью права.
В доме Бога на пороге счастья
говорю нескладные слова.
А когда вдруг грянут в круговерти
звоны, благозвучны, но тихи,
в доме Бога на пороге смерти
я прочту тебе свои стихи.
Моим родителям и брату
Над всей землёй обетованной
сегодня колокол с утра
всё повторяет неустанно
молитвы Павла и Петра.
Не помышляя дать осечку,
звон растекается рекой.
За души близких ставлю свечку —
за упокой, за упокой.
«Внезапно, запредельно, заоконно…»
Внезапно, запредельно, заоконно
моих воспоминаний бледный лик
нечаянно откуда-то возник,
а всё ещё вокруг дышало сонно.
Наверно, не окрепла боль моя.
Я всматривалась жадно и упрямо:
там, словно в детстве, мама мыла раму
и улыбалась из небытия.
Памяти Валентины Тумановой
Обернётся слезой беда,
не сойдёт просто так с рук.
Будет больно душе, когда
из обоймы выпадет друг.
Отцветёт, отзвенит сад,
опадёт малиновый хмель.
