Чтоб сразу всё – и всё наоборот:
улыбки и благое примиренье,
и улиц новогодних настроенье,
и впереди счастливый долгий год.
«Костров кальяны душу бередят…»
Костров кальяны душу бередят,
но из канвы моих воспоминаний
один лишь день единственный изъят
твоих не состоятельных признаний.
Вновь ни ветра, ни волны и ни ливня.
Посейдон, уставши, дома остался.
А у месяца острейшие бивни,
он сегодня не шутя разгулялся.
А у месяца заточены шпоры.
Могут душу до крови ранить.
Темноты опять сомкну шторы
и оконные запру рамы.
А звезда… Звезда всё ярче искрится,
а у месяца-то ножик в кармане.
У огней окаменевшие лица
расплываются, как солнце в тумане.
Не ходи ты под окном моим тёмным,
не ходи, не пой своих песен.
Мой сверчок души давно сломлен,
этот мир ему давно тесен.
Не зови, я всё равно не услышу,
не обмолвлюсь ни единственным словом.
Вновь медведицы небесной афиша
зависает над моим кровом.
«Закладка на странице сорок пять…»
Закладка на странице сорок пять.
Пометки во втором абзаце снизу.
Блуждают сны по узкому карнизу,
как голубей воркующая рать.
Небес посеребрённая пастель
роняет отблеск звёздного ажура.
Ложится тень от крыльев абажура,
звучит в тиши пленительное «бель».
Волнует мысль раскрытого листа,
глухой восторг изматывает разум.
Да, заглушить единожды и разом
всю боль души, как призрачность виста.
Поверь, мне больше дела нет,
как нет безудержной печали.
Я всё отдам за тихий свет,
за им очерченные дали.
Белесая тугая пелена —
холодных дней коварное отродье —
насыпала вдруг снега до хрена,
но тут же наступило половодье.
Уж очень неуверенно зима
вступает в подмосковные пенаты.
Морозный воздух с привкусом клима
нарочно перепутал ароматы
декабрьских стуж и мартовских ручьёв,
чтоб время повернуло восвояси,
а осень снова выпустила ша́сси,
теплом наполнив душу до краёв.
Чтоб снова пожелтелая листва
повсюду оставляла отпечатки,
чтоб клён надел багряные перчатки,
а грусть была бы искренне мертва.
Чтоб на пороге дней меня встречали,
как ветры, как дожди, как поезда,
привязанность, лишённая печали,
и сторге[6] негасимая звезда.
Уж лучше горечь хризантем
и одиночество пустыни,
чем дальше тешить душу тем,
чего и не было в помине.
Чего и быть-то не могло
ни в принципе и ни в реале.
Так что же душу так влекло,
какая сторона медали?
Что так тревожило мой ум
и будоражило сознанье?
И где найти мне оправданье,
и как избавиться от дум?
Прочту акафист и псалом,
зажгу лампаду у иконы
и заглушу и боль, и стоны.
