— Начинаем, начинаем! — кричит бесчувственный режиссёр, и по сцене начинают блуждать несколько хрипящих фигур, произнося последним дыханием какой-то смертельно осточертевший текст, который им навязывает суфлёр.
— Э, нет дамы, так не годится! — вне себя кричит режиссёр. — Начать всё сначала! Разве это темп?! А вам нужно стать у дверей. Повторим. «Входит Катюша».
Катюша входит походкой умирающей туберкулёзницы и останавливается.
— Начинайте, мадемуазель, — сердится режиссёр.
Катюша что-то лепечет, уставившись в пространство.
— Вам надо подойти к окну! — ярится режиссёр. — Повторите!
Катюша разражается слезами и убегает со сцены.
— Что с ней такое? — пугается автор.
Режиссёр только пожимает плечами и шипит, как раскалённое железо в воде. Автор вскакивает и мчится в дирекцию. Невозможно послезавтра давать премьеру, надо обязательно отложить и т.д. (Каждый автор накануне генеральной репетиции убеждён в этом.) Когда, немного успокоившись, он через полчаса возвращается на сцену, там бушует страшный конфликт между главным героем и суфлёром. Актёр утверждает, что суфлёр не подал ему какую-то реплику, суфлёр решительно отрицает это и в знак протеста уходит из будки. Влетает и сценариусу, который, в свою очередь, накидывается на мастера у занавеса. Скандал растекается по лабиринту театральных коридоров, угасая где-то в котельной. За это время удалось уговорить суфлёра вернуться в будку, но он так разобижен, что еле шепчет.
— Начинаем! — надломленным голосом кричит режиссёр и садится с твёрдой решимостью больше не прерывать ход действий, ибо — да будет вам известно! — последний акт ещё ни разу не репетировался на сцене.
— Вы думаете — послезавтра можно ставить? — испуганно спрашивает автор.
— Да ведь всё идёт отлично, — отвечает режиссёр и вдруг срывается с цепи: — Повторить! Назад! Ни к чёрту не годится! Повторить от выхода Катюши!
Катюша входит, но тут разражается новая буря.
— Тысяча чертей! — бушует режиссёр. — Кто там шумит? Откуда стук? Сценариус, выбросьте бродягу, что стучит в люке!
Бродяга оказывается механиком, который что-то чинит в люке (в каждом театре что-нибудь постоянно чинят). Механик не даёт себя в обиду и демонстрирует способность защищаться упорно и многообразно. Наконец с ним заключено нечто вроде перемирия с условием, что он постарается поменьше стучать молотком.
— Начинаем, — хрипит режиссёр, но на сцене стоит суфлёр с часами в руке и сообщает:
— Обед. А после обеда мне суфлировать в спектакле. Я пошёл.
