По случаю траура Бьянко не выходил из дома, и Этторе переселился на это время к себе.
В воскресенье, после похорон, он надел костюм из шотландской шерсти, подаренный ему Бьянко, и красный галстук, который он купил в субботу вечером.
Когда он вошел в кухню, мать сидела у окна и глядела на крыши соседних домов.
— Ты не выходишь из дому по воскресеньям? — спросил он.
Она покачала головой.
— Отдыхаешь?
— Отдыхают мои руки и ноги, но не голова.
— А что делает твоя голова?
— Думает.
— О чем, мать?
Она многозначительно вздернула подбородок, давая понять, что у нее целый воз тем для размышления.
Он встал за ее спиной и сказал:
— Я знаю, чем ты занимаешься. Ждешь, пока все уйдут из дома, а потом закрываешься на замок и принимаешься пересчитывать денежки, которые я принес тебе за последнее время.
— Да там и считать-то нечего, — ответила она.
— Что?! — вскричал он.
— Ну ладно. Но я не считаю. И так знаю, сколько их.
— Ну, хватает тебе теперь? Ты довольна?
— Хватает, и я довольна, потому что ты выполняешь свой мужской долг, да все боюсь, что это скоро кончится…
— Не кончится, пусть только у Бьянко пройдут тяжелые дни, и он опять начнет гонять свои грузовики.
Потом Этторе спросил, куда пошел отец.
— Не знаю.
— Может, в остерию?
— Твой отец не ходит в остерию, как другие. Он, видно, пошел на мост, рекой любоваться.
— Ну, как он?
— Со здоровьем неплохо, но в голове у него что-то неладно, нужно следить за каждым его шагом, прямо как за ребенком. Теперь вот вбил себе в башку, что ему нужна собака. Хочет держать собаку, какую угодно дворняжку; говорит, нужно ему, чтобы какая-нибудь добрая душа была ему предана, хотя бы собака.
Что-то кольнуло Этторе в сердце. Он сказал:
— Будет у него собака, если он так хочет. Я найду и приведу.
— Мне не нужно грязи в доме.
— Но отец хочет собаку.
— Я с ним поговорю, и у него эта блажь пройдет.
— Ничего ты ему не скажешь и возьмешь собаку, — твердо сказал Этторе.
Она вздохнула и спросила:
— Куда ты сейчас? В кафе?
— Так, пройтись.
Мать сказала:
— С Вандой пойдешь?
— Тебе, я вижу, все известно.
— Ты же знаешь, что меня тебе не обмануть.
— Что ты имеешь против Ванды?
— Ничего. Только несчастная она, что тебя полюбила. Бедная девочка, несчастная. И я, твоя мать, ей это скажу. Несчастная она, что тебя любит. Скажу ей, как только встречу.
— Ах, так она несчастная, что меня любит? Потому что ты, будь ты девушкой, не пошла бы за меня? Да?
— Никогда! — отвечала она, качая головой и грозя ему пальцем.
