Я буду летать! | страница 16

Настоящую дату я не забуду никогда. Так март 1923 года вписал в мою жизнь два дня – самый счастливый и самый трагический. Эта боль потери осталась на всю жизнь. Горе мое пытались как-то смягчить наши друзья. Они были предельно внимательны. При этом такая форма сочувствия как ухаживание была исключена. Понятно: для них я была вдовой друга, женщиной, которая изо всех выбрала его одного. Они приняли самое важное для меня решение: продолжить мое обучение полетам. И взял на себя эту ответственность самый уважаемый в гарнизоне человек – секретарь ячейки РКП(б) инструктор Сергей Иванович Трофимов. Теперь он брал меня вместо механика в самолет во время пробных полетов. Однако вскоре это открылось, и даже авторитет секретаря партийной ячейки не мог ничего изменить. Меня вызвал Начальник летной части Тадеуш Францевич Галецкий и запретил даже появляться на аэродроме, обещая в случае нарушения этого распоряжения немедленно выселить с Качи вообще.

Могила А. Поэля

Мне было известно, что к этому времени в школах ВВС уже были женщины, например, в начальной (теоретической) школе Егорьевска. Большинство из поступавших не выдерживало требований обучения, но были и закончившие школу: Нина Чудак, к сожалению, разбившаяся во время одного из первых самостоятельных полетов; Нина Гордевич, получившая направление для дальнейшего обучения на Качу, но вскоре отчисленная по неуспеваемости. Я решила добиваться официального разрешения летать.

Первый памятник

Летом 1923 года на Качу приехал Начальник Военно-учебных заведений ВВС товарищ Зиновьев.

Этот вечер запомнился на всю жизнь: наверное, ни в каких других, самых сложных ситуациях, я не была так убедительна и настойчива. Мне удалось привлечь его внимание. Мы говорили вдвоем на балконе Дома офицеров: к счастью, никто не решался прервать разговор столь важного чиновника. Мне удалось доказать ему мое право на осуществление самой заветной мечты. Через три дня был получен приказ откомандировать меня в Военную школу Воздушного флота.

Я приехала в Егорьевск, одну из первых теоретических летных школ России. Располагалась она в бывшем монастыре. И как дерзкое утверждение нового времени, как решительный отказ от всего, что не принималось молодежью этого времени над воротами монастыря висел плакат: «Религия – опиум для народа».

Одновременно со мной были приняты три женщины: Надежда Сумарокова (для которой, по-моему, это была очередная авантюра: она «таинственно» рассказывала курсантам о своем родстве с князем Сумароковым-Эльстон, убийцей Распутина); фамилии второй я не помню, звали её Диной, была она какой-то незаметной и было совершенно не понятно, зачем она попала в школу; третьей была Евдокия Евдокимова, молодая крестьянка из Тверской деревни, где жили и родители Михаила Ивановича Калинина. Естественно, что разница в образовании между нами была громадная: привилегированная гимназия Сумароковой, церковно-приходская школа Евдокимовой и мой университет. Курс обучения, рассчитанный примерно на два года, включал общеобразовательные предметы и специальные. Я сразу же сдала все общеобразовательные и засела за специальные, выделив из них прежде всего военно-теоретические».