- Я должен подумать. Это очень серьезно.
- Нечего думать. Я больше не могу слышать, как ты заикаешься! Не могу видеть, как ты смущаешься у доски!
- Спасибо, Сережа… - отчаянно заикаясь от неожиданного предложения, сказал Антон. - Но у меня просто такой характер. Врачи этого не лечат…
- Ты разве не помнишь, что сказал наш зоолог?! - воскликнул я. - Он сказал однажды, что твоя застенчивость принимает болезненные формы. А раз болезненные, значит, можно лечить. И она вылечит! А мы потом всем нашим классом выразим ей благодарность. В письменном виде.
- Весь класс будет знать, что я лечусь?..
- Пожалуйста, если не хочешь, буду знать только я. И твоя мама… И мы вдвоем выразим благодарность. В письменном виде!
- Обязательно в письменном?
- Обязательно! Чтоб осталось на память.
- Прости, Сережа… Но если ее лекарства не помогут?
- Я прошу тебя вылечиться… Ты можешь для меня это сделать?
- Сережа… ты так этого хочешь? Ты так переживаешь за меня? Я не знал…
Мне было немного не по себе. Выходило, что я все же не очень искренен со своим лучшим другом. И, как всегда, когда я хитрил, фразы у меня получались бойкими, нарочито уверенными. Кажется, я вновь поступал не совсем «четко».
«Но ведь Антон действительно может выздороветь! - подбадривал я себя. Значит, все честно и благородно! Важно только, чтобы Нина Георгиевна согласилась…»
- Я к вам по важному делу! - сказал я ей, словно извиняясь за свой приход.
На эту фразу она не обратила внимания: даже не поинтересовалась, по какому именно делу. А войдя в комнату, спросила:
- Ты прямо из школы?
- Я заходил домой.
- Но, может быть, хочешь обедать?
- Я пообедал… в кафе. - И зачем-то добавил: - Честное слово!
- В кафе? - удивилась она. - Ты что же, остался совсем один?
- Нет, с бабушкой.
- С маминой мамой?
Я кивнул… Ни до того, ни потом мы с ней ни разу не упоминали о маме. Словно это было запретной темой. Ни разу и никогда…
Помню, в тот миг мне неожиданно захотелось, чтобы и об отце мы с ней больше не разговаривали. Я решил напоследок выяснить то, что меня волновало: расшифровать те непонятные строчки в ее письме. И еще мне хотелось, быть может, немного оттянуть разговор о своем деле.
- Нина Георгиевна, - сказал я, - вы писали, что отец может не захотеть к вам прийти, «как это уже было однажды».
- Ты выучил письмо наизусть?
- Нет… я просто запомнил эти слова. Вы когда-нибудь раньше ему писали?
Она долго молчала, будто не решаясь ответить на мой вопрос. А потом стала вслух размышлять:
