В окно, между балконом и торцом дома, увидела вконец быстро, опять что ли на нервах? И где только, идти хорошим десять минут. Зашла в ванну и потерла зеркало – что-то не понравилось, спешила открывать.
– Чего долго? – та не слушая, быстро прошла в сторону кухни.
Она на самом углу обернулась и трогательно, словно в детстве – за что многое прощалось, сказала не взрослым ребенком – «переодеться».
И пусть, – подумала та в ответ, проходя кипятить чайник.
Достала предмет. Смыла краску, скорее кровь. Вытерла половой тряпкой, бережно завернула в оторванный ее кусок.
– Возьму твои штаны?
– Зачем, – та вышла из-за угла. – Почему без белья?
– Очень, знаешь, жарко в этих джинсах, а Кимберли говорит, надо выглядеть на тысячу. – А снова также печально улыбнулась, но эффект уже прошел – в глазах она отчетливо усмехнулась. Впрочем, надо говорить, смеялась, сказала бы та, но вместо поморщившись, дурость и только, просто кивнула в комнату, и быстренько побежала одевать, можно, те штаны.
Отмечала все, что происходит, выносила свободное суждение. Та вначале думала, трогательно, на самом, знала – задумалась. В такие моменты всегда вспоминала своего, встречая на этот раз загодя, ни на кого не глядя – а пришли все! Как дружно жили! И на. А беднягу ее недавно чуть не ограбили двое, оскорбляли – мы, вопили, националисты. В стране победившей мировой империализм! Без шуток. А с ней что говорить. Ей все про цены на технику, ее зарубежную историю! Кому ты сейчас нужна со своим Гольбахом. Еще и своего запустила совсем.
За третье поколение была спокойна. Поживет, что теперь увидит! И чего не посмотрит. Голод. Войны. Немного лишь, не тут.
Она человек. Знает жизнь. Вот новые, – жаль. Такие у нас росли красивые, умные, честные, но изменилось с приходом к власти этих. Вот кого этих? Почему все разрушилось? Хорошо жили. Дружно, весело. Была цель у каждого. Перегибы. Посмотрим, куда тут перегнет. Или уже не увидеть мне.
– Ты чего вообще? – что ты, разве можно так говорить. Всем хорошо, приедается. А кое-чего хочется, часто в не готовых чувствах. Или все ерунда, что читала вчера. А надо спешить.
– Зайду через минут сорок, ждут, чая. Не думай ничего смотри!
– Чего начинаешь!
– Честно. Вообще веселиться будешь, правда помнишь, на юге?
– Спасибо. Ненадолго?
Позвонили. Побледнела и хрустнула пальцами. Та приятно спешила: кто? интересно!
Что там он, после вчерашнего, села за стол и налила в пиалу пить. Смотрела в окно, расслабляя черты. Все дворы просматриваются, стукачи не дремлют. Знала. Одни и те же барражируют граждане. Захочет – потому что пугающее тело вчерашнее, обычного человека ощущения – предпочитала на внутренних резервах, или у этих приобрести, хороших. Всего на четыре года, а звал так, что лучше вспомнить после. А что такое вчера, для тех, кто знает будущее? В детстве, беззаботном светлом советском, так было. Пели птицы. Яблоки наливались. Все могло и присниться, точно порхание ее молодой при заправке. У нее пеленговали достаточно сильные мнения. Взгляды – не смелые, но с потаенной пленительностью. Одеть ей стилизованную накидку и – мечтал он. Но тут Союз распался, вся семья перебралась в Европу. А не на Мэн? Этого завязавшиеся отношения не могли пережить. Через пять приезжали стыдить, что был тем, кто помешал поступательному развитию бизнеса! Будто о лакомом, не гнетущем, таком в хорошем смысле слова, лучшем ощущении от своей, точно от раскрутки через профессию. Споро понял, нынешняя ни о чем (таком не думая), и год от года отдалились окружающие. Занимался то тем, а то не тем, правда, бывает, сверх позволенного на дню, отринув все и всех, для лучшего отношения. И ведь ни разу не спросила «товарищ» – зачем так пьешь? Нужно ли объяснять про него. Разве сам, от забвения погрузился в бесконечность обвинения от вины; проходя мимо культурных заведений, когда навстречу проходили две, три вполне современные. Пойди. Сказала не злобясь, словно отвечая. Точно знала, воспринимает совокупно это ханжеством он, нормально. На все ведется – не ведомый. Можно только поманить, – да кому нужен! Знала про беседы с себе подобными, не мало смотрелась через вагоны. Она – для всех лучший друг. Воротить, наверстывать. А откупаться принудят? Пришлют кого? Сейчас легко уволят, проходит по следующим эпизодам. Та-то известно не просто, новый совладелец. Что наперед ней исполняет, сказала, уволит, не станешь вести подобающе. Вот и пей терпкий кофе с не своим. Вторая опытнее, видно на службе была, не из последних, работала не на государство, но примерно. В вязи с правительством. Они везде. Думаешь, твои мыслительные акты действительны из-за тебя, нет – условные они не посчитали нужным, что ты не будешь против них, получить пригласительный билет на грядущие аттракционы. Он был тогда для множества примером. При Советах на улице все с ним здоровались. А половине района вторые заказы, кто помог. Несколько тысяч единичных случаев – теперь старшие так, помладше и не слыхали, показывают. Куранты, нравы – люди могут объяснять что угодно, но совершенно непонятно, зачем тогда связалась. Разве нормален. Сейчас бы просто позвонила со спальни, приехал надежный человек. К тому прибавил привычку говорить, что меньше нужно. После торжественного открытия третьего отделения подошел сильно не интересный, но вполне привлекательный, и весело задал вопрос – а ведь ваш мне родня. Послышалось, без вас ни дня. Нет, он журналист, специализируется на технических событиях. – Схватил по талии и ясно сказал – да ты ананас цветущий просто, но я финиковое дерево в расцвете, он твой, и поверь, знаю, надо всегда говорить легкую правду. Да я на его вечеринке, вдвоем, а он напился домашнего, и в боковую на гостевом. В комнату кто-то вошел, она сколь можно непринужденнее обернулась неженкой. Вот где.
