С подгулявшей кривой колоколенки
Звон негромкий по небу плывет,
Кадаши, Усачевку, Сокольники
На вечернюю службу зовет.
Серый день кружит марево темное,
Свет запутался в окнах глухих,
И взлетает, судьбой вознесенная,
Маргарита в качелях своих.
Люд вечерний в дворах собирается,
Лучше места себе не нашли,
И под лампами тени качаются,
Слово бесы у края земли.
Ночь пронзается стонами томными
В стельку пьяных хрипящих марух.
Затаились за окнами сонными
Лики черные злобных старух.
Дама томная с темною свитою,
Хвост селедки, портвейна стакан.
За стеною с отточенной бритвою
В белом шарфике бритый жиган.
Резкий выхлоп заглохшей машины
Тишину переулка взорвет.
Звук похабной, густой матерщины
Над полуночным сквером цветет.
Переполнена прошлого грузами,
Память в Лету поспешно плывет,
В ней расцвел кровяными арбузами
В наслажденье скривившийся рот.
Не в сюжете здесь смысл, не в названии,
Это жизнь – то ли явь, то ли бред.
Петухом на последнем заклании
Кукарекает ранний рассвет.
Клоун тронет с немыми страдальцами
Этой жизни земной карусель.
Музыкант с оголенными пальцами
В сумасшедшую дунет свирель.
Как же хочется вечным изгнанникам,
Притулившимся к краю земли,
Чтобы к ним нидерландские странники
В предвечерние гости пришли.
Сонмы призраков, вовсе непрошенных,
Знать, одна не приходит беда,
И гримасами лиц перекошенных
Над страною смеется судьба.
В небесах беспредельно немеренных
Стая птиц кружевами парит,
И над миром, в пространстве затерянном,
Сам художник незримо царит.
Он в похмелье рукою проворною
Станет гвоздь под кроватью искать,
И «двадцаткою» дверь коридорную
От незваных гостей забивать.
