К ней подошла статная, хорошо одетая дама и протянула номерок.
Нина Михайловна отправилась к вешалке, но на данном номерке было пусто, она вернулась к женщине:
– Простите, на вашем номерке нет пальто.
– Какое пальто! Я вам сдавала шубу, дорогую шубу из норки. Как так? Вы ответите.
Потом была милиция, свидетели.
На суде Нина Михайловна как смогла описала высокого белобрысого парня, но такого в мастерских Консерватории не оказалось.
Адвокат был государственный, бесплатный, может быть, не очень старался.
Нина Михайловна стояла, опустив голову, и думала, что смотрит по телевизору знакомый детективный сериал, который скоро закончится.
Прокурор просил три года, но учли безупречное прошлое и дали два.
В женской колонии Нина Михайловна шила телогрейки, материал был толстый, работать с ним было с непривычки тяжело, на руках появились кровоточащие мозоли. Но потом постепенно и руки привыкли, и Нина Михайловна, кажется, приняла случившееся как должное.
Через год её навестила коллега по работе, сказала, что администратором ей уже не быть, но уборщицей в туалете, наверное…
– Хорошо, – тихо ответила Нина Михайловна.
Прошло ещё три месяца, до окончания срока оставалось немного, как вдруг Нину Михайловну вызвал начальник колонии – речь шла о досрочном освобождении.
– Вот ваши благодетели, поручители. Входите!
И в комнату вошёл… вошёл тот самый высокий белобрысый парень, который якобы работал в мастерской, а с ним совершенно незнакомая, ярко и вульгарно накрашенная женщина.
– Что с вами, Нина Михайловна? Вот вода, выпейте. Вы знаете этих людей?
Что она могла сказать? Что это тот парень, который унёс дорогую шубу? Разве были свидетели на её стороне?
– Извините, можно я выйду, что-то голова закружилась.
– Хорошо, поправляйтесь, завтра продолжим. Вас проводить?
– Нет, нет.
В отделении она упала на свою койку.
«Боже мой, мой Боже… чего они хотят, что задумали… вдруг заставят что-то делать… что-то ужасно плохое… кому сказать… как доказать… я не справлюсь… не справлюсь… как я устала, Господи…»
Она никуда не пошла, не пошла и на ужин, лежала, отвернувшись лицом к стене.
– Нина, чем-то помочь? Хочешь чая? Я свежий заварила, карамельки есть, – спросила соседка.
– Спасибо, полежу.
Окно перед койкой Нины Михайловны выходило на улицу, вечерело, падал снег, густой ярко-синий сумрак заплывал в комнату. Она смотрела на поднимавшуюся метель и слышала, слышала… отчётливо слышала Второй Концерт Рахманинова, и те же, знакомые до последней ноты, волны счастья и покоя поднимали и уносили её в тишину и далёкую, недоступную высь.
