В Каргополе распростился Бориска с обозниками, побрел искать попутчиков до Москвы либо, на худой конец, до Вологды. Одному пускаться в путь было опасно: озоровали по тракту лихие люди, не щадили ни купца, ни нищего…
От набегов воровских людей и неприятеля построен в Каргополе город деревянный с девятью башнями. Крепко рублены те башни, особливо Троицкая да Воскресенская, венцы выложены осьмериком, плотно посажены.
На берегу Онеги-реки грузно утвердился на века собор Рождества Христова. С высоты его во все стороны просматривается заонежская даль.
Бориска постоял на берегу, поглядел на сизые волны Онеги, вспомнил Ивана Исаича Болотникова, о котором слыхивал от своих родителей. Где-то здесь стрелецкий бердыш столкнул в прорубь человека, которого боялся сам царь…
На торговой площади, возле собора, где по понедельникам шумит торжище, сегодня тихо. Видно, придется бродить по городу да искать пристанища. Огляделся Бориска, увидел: выкатила из переулка телега, затарахтела колесами, за ней — другая, третья… В передней на груде пустых мешков сидел мужик в расстегнутом плисовом кафтане. Лицо у мужика тощее и злое, долгий нос на сторону сворочен, как кочерга. В других телегах — кули, бочонки, рогожи, на полвоза в каждой, правят мужики сумрачные, рослые, в длинных посконных рубахах и лаптях.
— Куда путь держите, православные, не на Москву ли? — окликнул их Бориска.
— А тебе что? — ни с того ни с сего взъелся кривоносый возница.
— Возьмите с собой, Христа ради.
— Бог подаст, — бросил через плечо мужик, проезжая мимо.
Бориска забежал вперед.
— Да что вы, некрещеные, что ли? Возьмите! Авось пригожусь.
У возницы совсем исказилось лицо, он взмахнул кнутом, заорал:
— Уйди с дороги, ожгу!
«Ну и люди, чисто собаки!» — Бориска отступил, пропуская телегу.
Последним трясся одноглазый старик в надвинутом на брови рваном треухе. Он молча кивнул Бориске: садись, мол. Не раздумывая, помор вскочил на телегу.
— Спаси тя бог! Имени не знаю.
— Антипком зовут. До Москвы, значит, шагашь?
— Туда, дед.
— И откеда?
— Ходил на поклон к Зосимовой обители, наказ родительский сполнял. Теперя домой ворочаюсь.
Дед Антипка обшарил его единственным слезящимся глазом.
— Доброе дело совершил, паря, доброе. Как там Соловки-то, крепко стоят?
— Как стоят? — не понял Бориска.
— В вере православной, вестимо.
— А-а, крепко. Даже твердо!
— Ну и слава богу! — старик перекрестился двуперстно. — Сильна, стало быть, заступа наша.
— Кривоносый-то у вас на первой телеге больно злющий, — сказал Бориска, — лаял меня ни за что ни про что.
