Ускорив шаг, Пилад принялся лихорадочно соображать: пожар, случившийся в городе, и он, сбежавший из него, наверняка будут соединены некоторыми «знатоками» связью, что всем покажется приятной и простой. И, может быть, уже сейчас какой-нибудь перемазанный сажей воевода снаряжает для поимки поджигателя отряд головорезов или взбесившихся ополченцев, тыкая кривым пальцем в составленный наспех список и моргая красными глазами.
Тяжело дышащая равнина запрыгала из стороны в сторону перед мечущейся рогатой тенью. Седая пыль клубами взвилась из-под трещащих подошв, поработивших вольные ноги.
Руки остудило старое темное ружье. Пилад поуспокоился и, замедлив бег, поднес двустволку к носу. Как любое бессловесное существо, она издавала стойкий тяжелый запах. Пилад подозрительно осмотрел выщербленное цевье и ржавые изогнутые курки. В каких кустах он ее подхватил? Большой палец, не обращая внимания на копытную Пиладову душу, пошевелил тонкие языки, попробовал взвести. В ответ послышался утробный хруст. Пилад потряс ружье и, перевернув прикладом вверх, высыпал из стволов мелкий сор и мумию мышонка. Никаких сомнений: аркебуза была отнята в запале у одного из безмозглых оборванцев. Пилад усмехнулся, прочистил горло и попробовал изобразить сухие звуки, издаваемые его дряхлым компаньоном.
Остановившись, он прислушался к несуществующим далеким петухам. Топот сотен ног послышался взамен.
Это конец, мой единственный друг. Ни спасения, ни удивления. Конец.
22
Летнее тепло уже не имело вида свежего желанного гостя. Солнце, проникающее своими лучами всюду, вызывало паркое уныние, небо будто бы помутнело, а забытая листва перестала быть нежной и сочной. Вместо того, покрытая слоем пыли, она рябила неразличимой навязчивой зеленью со всех сторон. Всем, кроме детей, с этого момента лето перестало быть нужно. Но и тех не было.
Два неровно подведенных глаза нервно глядели по сторонам. Расстегнутые воротники, закатанные рукава рубашек, лифчики так называемого телесного цвета под некогда белыми блузками, тетрадки и папки, превращенные в веера, взмахи рук, темные круги подмышек, смятые носовые платки, коротающие время по лбам и шеям, ветки деревьев, скребущие по окнам, собственные бледные ляжки под столом, серо-зеленый синячок на неприглядной мякоти у колена.
Миша безвольно задрожала и через мгновение чихнула, как чихают пугливые люди, опасающиеся что-то выронить. Немедленно заслезились глаза. Миша почувствовала слабость и остановила взгляд на горячем глянце столешницы. Разглядев в темном лаке свое призрачное отражение, она гневно отвернулась. Большая голова в сочетании с миниатюрным тельцем делала ее похожей на ребенка. Впечатление это, правда, представляло заметный контраст с обычно надменным выражением карих глаз. Ее черные волосы (которые она подкрашивала в свой собственный цвет «для блеска»), совсем не пышные и поэтому обычно собранные в коротенький хвостик, теперь были распущены. Шея недлинная, но тонкая. Можно придушить одной рукой.
