Было два часа ночи, когда она пришла в себя и позвала полицию. Убийца уже давно исчез, но невероятно изуродованное тело его жертвы лежало посередине переулка. Палка, при помощи которой было совершено убийство, хоть и была из какого-то редкостного и очень крепкого и тяжелого дерева, сломалась пополам во время этого приступа бессмысленной жестокости. Один расщепленный кусок валялся рядом в канаве, другой кусок убийца, очевидно, унес с собой. При убитом был найден кошелек и золотые часы, но ни визитных карточек, ни бумаг, ничего больше, кроме запечатанного конверта с наклеенной маркой, который старик, вероятно, собирался снести на почту. На конверте стояло имя и адрес мистера Аттерсона.
Письмо принесли к адвокату на следующее утро, когда он был еще в постели. Едва он взглянул на письмо и услыхал, что случилось, как лицо его вытянулось.
– Я ничего не скажу вам, пока не увижу тело, – сказал он. – Дело может оказаться серьезным. Будьте добры подождать, пока я оденусь.
С тем же строгим выражением лица он наспех позавтракал и поехал в полицейский участок, куда перенесли тело.
– Да, – сказал он, – я узнаю его. К сожалению, я должен заявить, что это сэр Дэнверс Кэрью.
– Ох, сэр, неужели? – воскликнул полицейский. Но тут же его глаза загорелись профессиональным честолюбием. – Это произведет изрядный шум, – сказал он. – Может быть, вы поможете нам изловить преступника?
И он вкратце передал то, что видела служанка, и показал обломки палки.
У мистера Аттерсона упало сердце при имени Хайда, но, когда перед ним положили палку, у него не осталось никаких сомнений. Хотя она была обломана и расщеплена, он узнал в ней палку, много лет назад подаренную им самим Генри Джекилу.
– Этот мистер Хайд мал ростом? – спросил он.
– Чрезвычайно мал и чрезвычайно противен с виду, по словам служанки, – сказал полицейский.
Мистер Аттерсон задумался, затем поднял голову и сказал:
– Если хотите, я, кажется, могу свезти вас в моей карете туда, где он живет.
Было уже около девяти утра. Первый тяжелый осенний туман широкой шоколадной пеленой затянул небеса, но ветер безостановочно сражался с ним и по временам заставлял отступать. Пока кеб пробирался по улицам, мистер Аттерсон насмотрелся всяких сумеречных оттенков и окрасок: здесь было темно, как бывает поздним вечером, тут зловеще рдел горячий смутный отсвет, словно от странного пожара, а там туман на миг разрывался и сквозь крутящиеся клубы пробивался чуть живой луч дневного света. В этом переменчивом освещении унылый квартал Сохо, со слякотью на мостовой, с неряшливыми пешеходами, с фонарями, которые забыли потушить, а может быть, зажгли заново, чтобы отразить это нечаянное и печальное нашествие тьмы, представал взору адвоката словно выхваченный из какого-то города, привидевшегося в ночном кошмаре. Аттерсона к тому же одолевали мысли самого мрачного свойства, и, поглядывая на своего спутника, он ощущал подчас прилив того страха перед законом и его служителями, какой нападает иногда даже на самых честных людей.
