Дед Петря сказал усмехнувшись:
— В какой великой тайне мы тут пребываем!
Староста Евгение горделиво поднял голову.
— Стало быть, мы не ко двору? — осведомился он.
— Нет, нет, — поспешил ответить старик Петря.
— Ну, тогда ладно. Выкладывай, батяня Настасэ, что хотел сказать.
— Да вот мы с челобитной к вам: замучили нас дикие кабаны, войной, проклятые, пошли на нас, — заговорил лесник, опираясь о балтаг. — Большая поруха на огородах в Дэвиденах. Приходят ко мне наши дэвиденские бабы и жалуются: топчут, мол, вепри на огородах горох и бобы. Ночь пропустят — на другую опять пробираются туда и чавкают, жрут стручки. И не столько съедят, сколько взроют да вытопчут. Подкараулил я как-то в полнолунье недругов, надо ж узнать, откуда и как они приходят. На том краю леса, откуда они спускаются к Молдове, есть овраг. Соберутся они стадом в устье того оврага, стоят, слушают. А сами не шелохнутся, ну будто камни. И только один, старый, бывалый кабан-секач, тихонько двигается к воде. То и дело останавливается, прислушивается, нюхает воздух. Спустится к броду, переплывет реку недалеко от омута. Выйдет на берег, опять остановится и присматривается. И враз дает повеление: «Брох!» Как только он подаст голос, все стадо спускается в воду и гуртом валит на тот берег.
Опять, значит, остановится, постоит малость. Потом вожак двинется вперед, да не опрометью, а не спеша, осторожно, озираючись. Подойдет, значит, к гороху и к бобам, шагнет разок, другой, нахватает полну пасть стручков, почавкает, опять остановится и слушает. А остальные ни-ни! Стоят на берегу, не шевелятся. Мне-то при луне все видно: большое у него стадо голов сорок, хряки, матки, поросята. И вдруг слышу: опять вожак приказывает: «Брох!» И все стадо идет к нему. Ломают, жрут, поднимают рыла, слушают и сызнова едят. А перед зарей поворачивают обратно и той же дорогой уходят. Ведет их все тот же старый вепрь. Сразу кидаются в реку и не успеешь оглянуться — они уж в том овраге, откуда вышли.
Вот что я видел, братья ратники. И ничего мы с ними поделать не можем. Придем с огнем, пошумим малость — несколько дней они не показываются; а хвать — они в другой стороне роют. Так что уж мы отдадим им те места, где они побывали да попортили посевы — лишь бы не повредили другие поля.
Лесник замолчал, выпрямился и, сняв с балтага руку, погладил седеющие усы.
— Вот что я скажу вам, государи и братья, — заговорил староста Евгение, сделав шаг вперед. — Помогите нам своим оружием, спасите нас от хитрых разбойников. Коли убьете сколько-нибудь или хотя бы прикончите старого вожака, они больше сюда не вернутся, поищут себе для разбоя другое место за семью долинами, семью реками.
