Отбросив прут, он рысцой подбежал к крыльцу, поднялся по ступенькам, обхватил мать за шею и, пригнув ее к себе, зашептал:
— Маманя, я вижу тут на главном месте Илью-пророка — того, что мы повстречали ночью.
— Господи, сыночек, что ты! — перекрестившись, воскликнула Мария. Не говори ты таких слов, а то быть беде. Это дедушка Петря. Подойди поцелуй у него руку и займись-ка своими гусями.
Старик погладил мальчонку по голове и даже улыбнулся, когда Корницэ уставился на него глазами, голубыми, точно цветочки льна.
— На-ка, поешь пирожка, Корницэ, — ласково сказала Мария, нагнувшись к сыну. — Сам помалкивай, сынок, и Коману скажи, чтоб держал язык за зубами. Понял?
— Понял, — отвечал мальчонка, спускаясь во двор за своим прутом. Но было видно, что он в недоумении.
Йоргу укоризненно покачал головой и обратился к жене.
— И что с нашими детьми творится, — улыбнулся он. — Не хуже, чем с иными взрослыми. Ведь говорил я, просил, чтоб не шумели в деревне о наших гостях. Нельзя, жена, распускать вести по миру.
— Никто и не распускает, муженек, — возразила Мария. — Ни одна душа в Дэвиденах не знает о наших дорогих гостях. Да и с кем Корницэ беседует? Разве что с гусятами. А Коман, племянник наш, сам знаешь, еще сопливей и неповоротливей нашего Корницэ.
— А Бужор, старший наш мальчишка?
— Так ведь его не было в ночном. Ты сам послал его вчера с Черчелом в отару к пастухам. Он до сих пор не воротился. Не случилось ли чего с ним?
— Ничего не могло стрястись, — успокаивал Йоргу жену.
Затем обратился к гостям, призывая их не давать зубам покоя, как и полагается за столом в такой солнечный, радостный день.
— Я мыслю, — добавил он, — что в Дэвиденах у людей иные заботы. Через неделю, не раньше, дознаются они.
Только успел Йоргу высказать свое суждение, как с другой стороны подошли к крыльцу два рэзеша: один высокий, седовласый, с кожаным ягдташем на боку и балтагом в правой руке, а второй — пониже и более преклонных лет, в илике с круглыми серебряными пуговицами и в красных сапогах.
— Вот и наш староста, — крикнула с крыльца жена управителя, — дед Евгение, брат покойной моей матушки, царство ей небесное. А зачем он притащил с собой лесника Настасэ?
— Не я притащил его, племянница, а он меня, — ответил староста. — Мир вам, добрые люди.
— Пожалуйте к столу, — пригласил Йоргу вновь пришедших.
— Что ж, пожалуем, племянничек. А только мы не за тем пришли. Я еще утром услышал, что в нашей деревне гостят достойные ратники. А лесник Настасэ узнал про то еще раньше меня — от сына, он тоже ездил в ночное, да еще атаманом у мальчишек был. Пришел, стало быть, Настасэ ко мне, посидели мы, посоветовались, а теперь пусть он вам и расскажет, какое у нас горе. А я, стало быть, буду ему свидетелем и подмогой. Говори, батяня Настасэ!
