– Хорошо, – проговорил я, целуя ее руки.
– Да, вот еще что! – продолжала она. – Я хочу потребовать от вас клятвы, обещайте заранее, что дадите ее.
– Обещаю, – сказал я, думая, что она говорит о верности.
– Речь идет не обо мне, – заметила она с горькой усмешкой. – Никогда не играйте в азартные игры, Феликс, я не делаю исключения ни для одной светской гостиной.
– Я никогда не буду играть, – сказал я.
– Хорошо. Я нашла для вас более полезное занятие, нежели игра. Вот увидите, там, где другие рано или поздно окажутся в проигрыше, вы неизменно будете выигрывать.
– Каким образом?
– Письмо вам все откроет, – ответила она весело, и благодаря этому тону ее советы звучали не так торжественно, как звучат обычно советы старших.
Графиня беседовала со мной около часа и доказала мне глубину своей привязанности, обнаружив, как тщательно она изучила мой характер за последние три месяца; она проникла в самые потайные уголки моего сердца, озарив их светом материнской любви; ее голос звучал проникновенно, убедительно, а смысл и тон слов говорил о том, как крепки связывавшие нас узы.
– Если бы вы знали, – сказала она в заключение, – с какой тревогой я буду мысленно следовать за вами, как буду радоваться, если вы пойдете прямой дорогой, сколько слез пролью, если вы пораните себе ноги об острые камни! Верьте, моя привязанность к вам не имеет себе равной: она непроизвольна и вместе с тем разумна. Мне так хочется видеть вас счастливым, могущественным, окруженным почетом, ведь вы будете для меня как бы воплощенной мечтой!
Я не мог слушать ее без слез. Анриетта была одновременно нежна и неумолима; ее чувство смело обнаруживало себя, но оно было слишком чисто, чтобы дать хоть малейшую надежду юноше, жаждавшему наслаждения. В обмен на мою мучительную страсть она, не скупясь, дарила мне свою непорочную святую любовь, которая могла насытить лишь душу. Она возносилась на такую высоту, куда я не мог следовать за ней на огненных крыльях желания, от которого на том памятном балу помутился мой разум; дабы приблизиться к ней, мужчине следовало обрести белые крылья серафима.
– Я постоянно буду думать: «А что сказала бы моя Анриетта?» – заверил я ее.
– Хорошо, я буду для вас звездой и алтарем, – проговорила она, намекая на мои детские грезы и пытаясь осуществить их, чтобы обмануть мои желания.
– Вы будете моей верой и моим светочем, вы будете всем для меня! – воскликнул я.
– Нет, я не могу быть для вас источником наслаждений.
