Джон не ответил, да и не мог бы. Во внезапном озарении он понял, почему так неловок. Дело в том, что ему очень хочется обнять и поцеловать ее. Он резко остановился.
– Что случилось?
– Ничего, – отвечал Джон.
Мирская мудрость, бледная дева с поджатыми губами и кротким угрожающим взором, зашептала ему на ухо: «А стоит ли?» Пещерный человек, проснувшийся в нем, нырнул обратно, в темную древность. «Конечно, не стоит», – подумал современный Джон. В конце концов, тогда, в Лондоне, она ему ясно показала, что может предложить только дружбу. Так что же, разбивать это хрупкое сокровище ради прихотей какого-то предка, которому бы не грех и устыдиться? Слава Богу, пронесло!
Ведь читал же он, как девушки восклицают: «Ах, ты все испортил!» Нет, портить нельзя. Дойдя решительным шагом до воротец, за которыми была лесенка, он браво их распахнул и предупредил:
– Осторожно!
– А что? – суховато спросила Пэт.
– Да вот, ступеньки.
– О! – откликнулась Пэт.
Он следовал за ней, думая о том, что лучшая в жизни ночь пошла как-то не так. Девушки – странные созданья, тонкие, что ли. То одно настроение, то другое. Пэт молчала, когда он выволакивал лодку; молчала и позже, когда та заскользила по воде, унося их в звездный прохладный мир, где царит тишина и темные деревья четко очерчены на фоне неба, словно вырезанные из картона.
– Тебе удобно? – наконец осведомился Джон.
– Спасибо, вполне.
Тут настроение снова сменилось, голос ее стал мягче.
– Как хорошо! – сказала Пэт, устраиваясь на подушках. – Помнишь, когда-то у вас была только плоскодонка?
– Хорошее было время! – вздохнул Джон.
– Да, – согласилась Пэт.
Очарование летней ночи снова оборвало беседу. Стояла тишина, если не считать шелеста крохотных волн и плеска весел. Вдруг над лодкой пронеслась летучая мышь, а у островка, пристанища птиц, что-то шумно подпрыгнуло.
– Щука? – предположила Пэт.
– Очень может быть.
Пэт выпрямилась, а потом наклонилась вперед.
– Отец был бы рад, – сказала она. – Он спит и видит, как бы половить тут щук. Джонни, хоть бы кто прикончил эту дурацкую ссору! Отец упираться не будет, если твой дядя что-нибудь сделает. В конце концов, он очень плохо поступил. Мог бы попросить прощения.
Джон ответил не сразу, думая о том, что каяться дядя не любит. Упрям – это еще мягко сказано. Свиньи склонялись перед ним, а мулы с большой пользой могли бы у него поучиться.
– Понимаешь, – выговорил Джон, – он такой человек…
– Тебя-то он выслушает!
– Как знать…
