– Ну, он ведь любит тебя, так что все в ажуре.
– Да, но сегодня днем он просил меня стать его женой, а я его прихлопнула как муху.
– Ну так пошли ему вежливое письмо, что ты передумала.
– Слишком поздно. Такого потрясающего типчика, уж конечно, успела заграбастать какая-нибудь стервоза. О, что?..
Она бы продолжила свою речь, вероятно, добавив «мне делать?», но тут все слова были стерты с ее губ будто мокрой губкой. С дерева, в тени которого она стояла, донесся страстный возглас: «Эй, внизу!» – и, подняв глаза, она увидела лицо моего племянника.
– Ос-с-с! – вскричала она. При его внезапном появлении на сцене она довольно больно прикусила язык.
– А, Муллинер! – сказал Освальд Стоукер. – Коллекционируете птичьи яйца?
– Послушайте! – завопил Огастес. – Я слышал, что вы говорили. Это правда?
– Йа, йа, йисячу йаз йа!
– Вы правда меня любите?
– Конечно, я тебя люблю.
– Вы станете моей женой?
– Ты меня не остановишь и судебным запретом.
– В таком случае… просто во избежание недоразумений, если вы не возражаете… все будет в порядке, если я сигану вниз и осыплю твое обращенное к небу лицо жгучими поцелуями?
– В полном порядке.
– Ладненько. Буду с тобой через момент.
Когда они заключили друг друга в объятие, которое, возникни оно на киноэкране, несомненно, подвигло бы цензора нравов сурово сжать губы и рекомендовать урезание киноленты на несколько сотен кадров, Освальд Стоукер испустил сентиментальный вздох. Сам нареченный жених, он наслаждался воссоединением двух разлученных сердец.
– Ну-ну! – сказал он. – Значит, решили пожениться, а? Начинаете новую жизнь, юные вы создания? В таком случае примите эту скромную жабу, – добавил Освальд Стоукер, вкладывая указанное земноводное в пальцы Огастеса. – Свадебный подарок, – пояснил он. – Незатейливое подношение, но исходящее из самого сердца. А в конце-то концов, главное – мысль, вложенная в подарок, не правда ли? Ну, так доброй ночи, и да благословит вас Бог. А мне необходимо пойти узнать, как там Рассел Клаттербак. Вы когда-нибудь видели американского издателя, сидящего в оранжерее без ничего, не считая очков в роговой оправе? Зрелище, на которое стоит посмотреть, хотя я не рекомендую его нервным или калекам.
Он скрылся в темноте, а Огастес с некоторым сомнением разглядывал жабу. Собственно, он не испытывал особой нужды в ней, но просто бросить ее в траву было бы верхом невежливости.
И тут его осенило:
– Любимая!
– Что, мой ангел?
– Моя королева, ты, случайно, не знаешь, где комната дворецкого?
