Да, Ильин считал монархию высшей формой власти, поскольку она вмещает в себя достоинства других форм власти, включая демократию и аристократию. Однако это отнюдь не означает первенства монархии перед другими формами власти в различных странах, в разные периоды истории. Ильин слишком разносторонен и глубок, чтобы закреплять за ним ярлык монархиста. Монархические симпатии и наклонности Ильина не ведут его к утверждению безусловного примата монархии над другими формами правления, исходя из разной индивидуальности народов. Точно также, как одно и то же лекарство не поможет разным больным, так и монархия не является панацеей от государственного разложения совершенно разных и не похожих друг на друга народов. Его философская эрудиция и совесть патриота не позволяют рекомендовать ввод монархии в России. Он твердо уверен в неготовности русских людей к восприятию монархии, ибо люди не в состоянии оценить всю сложность и глубину монархического образа жизни. Механическое введение монархии может принести в этом случае лишь новые беды для России. Монархия не спасет Россию, освободившуюся от большевиков. Народом утеряно понимание монархии, его еще ослепляют фальшивые демократические ценности Запада. Для восстановления монархии в России нужно время, которого не будет в переходной период. Ильин отвергает и демократию для России. Наибольшей опасностью для государства, освободившегося от тоталитарного режима, он считал стремление немедленно ввести демократию как якобы всегда и везде пригодное лекарство от тоталитаризма. Последовательно и бесповоротно он доказывает неприемлемость установления демократических порядков не потому, что они плохи сами по себе, а лишь потому, что они не отвечают укладу и традициям русского народа. Высоко ценя демократию, Ильин, со свойственной ему трезвостью и практичностью, считает подобный вариант развития политической обстановки гибельным для России. Он категорически исключал возможность немедленного осуществления в посттоталитарной России демократического строя, еще и потому, что в результате революции и тоталитаризма «подорваны все духовные и все социальные основы демократии – вплоть до оседлости, вплоть до веры в труд, вплоть до уважения к честно нажитому имуществу. В клочки разодрана ткань национальной солидарности»
[235]. Он не устает повторять и предостерегать в гибельности заимствования и воспроизведения западных образцов демократии. Как бы не нахваливали они свои «демократические ценности», как бы не усердствовали в рекламе своего товара – западные порядки не для России. Он свидетель, внимательный аналитик и критик современных ему образцов западной демократии.
