— Город грехов, говоришь?
Он обозрел этот уровень преисподней. Далековато от Тартара, где сейчас находилась Аталанта с павшим аргонавтом. Аид не сомневался, что она превратит Грифона в свою подстилку во всех смыслах слова. Он слишком хорошо знал, как злодейка захватывает не только тело, но и душу мужчины. И хоть секс был жарким, дальнейшие разборки с супругой, когда та выяснила, что он потерял сферу, оказались, мягко говоря, не из приятных. Вопрос в том, что Аталанта собирается сделать с аргонавтом? Сама она не приговорена к преисподней, а всего лишь заточена в чистилище своим колдуном-сыном, но явно планирует использовать арголейца себе на благо. Каким-то образом.
— Да, — ответила Персефона. — Она получила доступ в Город грехов и, поговаривают, скоро встретится с Кроносом.
Аид не сомневался, что его отец с удовольствием поимеет Аталанту. Эта дрянь горяча. Но и непредсказуема. Нельзя позволить ей испробовать на Кроносе свои женские чары и получить желаемое. А хочет она, несомненно, найти путь обратно в мир людей и наложить руки на сферу.
К сожалению, территория Кроноса и его последователей титанов в Тартаре была единственной частью подземного мира, куда Аид не мог заглянуть. А, следовательно, не знал, чем занимаются в этом жутком углу ада.
Правда, и не слишком интересовался, зная своего старого доброго папочку — этого бессмертного выродка. Пока подонок заперт там внизу, все хорошо.
Проклятая непредсказуемая Аталанта могла наобещать Кроносу что угодно.
— У нас там кто-нибудь есть?
— Тантал.
Тантал. Человек, который убил своего сына Пелопа, сварил из него суп и подал олимпийцам, приглашенным на трапезу. Аид представил это зрелище и ухмыльнулся. Тантала приговорил к Тартару сам Зевс, но подземный бог даровал этой душе особые привилегии, которых не имели другие обитатели, просто из любви к тому факту, что мерзавцу хватило смелости подшутить над Зевсом и другими эгоистичными олимпийцами.
— Тантал подойдет. Я хочу знать, что именно она планирует.
— Да, мой господин, — ответила Персефона.
Аид повернулся к жене и подошел к ней вплотную. Она его не боялась, и ему это нравилось. Другие женщины трусили, поскольку знали, чего ожидать. Персефона любила его извращенность.
Она положила ладони на плечи мужа, а тот обхватил ее за талию, потянул к себе, впился зубами в шею и ощутил сладчайший вкус ее крови. Кровь, и боль, и желание растеклись по языку, усиливая потребность в жене.
— Есть еще кое-что, — сказала Персефона, наклоняя голову, чтобы ему было удобнее.
