Павла резко выдохнула, стряхивая с лица испуг. "Шпионке" вдруг стало стыдно за свой глупый страх. "Подумаешь предвоенное время, подумаешь, можно погибнуть на фронтах или в лагере сгнить, все лучше будет, чем старухой от рака загибаться". Она встряхнулась, и представила себя на партсобрании цеха, отбивающейся от провокационных реплик, такие сцены всегда добавляли ей силы бороться. Чтобы настроиться на встречу с незнакомым человеком, бывшая активистка даже придумала себе, что там за дверью увидит самого маршала Ворошилова, одетого в бурку, и сидящего верхом на коне, с шашкой в руке.
Представленная ею картина, заставила улыбнуться. Маршалу пришлось бы сильно нагибать голову, чтобы проехать под низкими, едва двухметровыми потолками, а через дверь в комнату конным он бы точно не въехал. Зато уж Ворошилова Павла бы точно узнала. Историю страны Павла помнила в целом неплохо, правда все ее интересы лежали в основном в авиационной плоскости. Ожидая вторжения, она распахнула дверь, отступив на шаг.
Из полумрака прихожей, в слегка уже обжитую ею полчаса назад комнату, ворвался медведеобразный молодой мужик и кинулся в атаку. Павла успела заметить, только улыбку до ушей под пегими гитлеровскими усиками, и горизонтально расположенный большой прямоугольник в голубых авиационных петлицах. Через секунду ее уже стиснули медвежьи тиски радостных мужских объятий.
"Сергей Васильевич, капитан, про самураев что-то говорил. Сейчас май 1939, значит, воевал он, скорее всего в 1938 году. Халхин-Гол отпадает, значит, наверное, с Хасана знакомы. Парень этот, старше Павла по званию и лет на пять по возрасту, но судя по обращению, довольно близкий друг, возможно, его бывший командир…".
Только и успела отметить в уме жертва объятий, прежде чем ее дыхание перехватило. Не привыкшей к таким нежностям Павле, сперва даже захотелось резко вырваться. Но благоразумие уже вернулось к ней, теперь она была почти спокойна, и решила просто во всем "зеркалить" манеру поведения этого пришельца. Вместо попытки вырваться из тисков, она сама сильно по-самбистски сжала грудную клетку гостя, да так, что тот крякнул, и со вздохом выпустил ее.
— Ну и силен же ты, Павка! Не потерял еще лось борцовской сноровки, как я погляжу.
— И ты Серега, тот еще медведь! Так схватил меня! Думал, все, задушишь.
— Тебя? Такого бугая задушишь. Сам мне чуть ребра не сломал! Ну-ка, дай-ка я на тебя силача гляну. Как есть щеголь столичный. Ну, здорово, паря! — И гость хищно схватил руку Павлы своей лопатообразной лапищей.
