Я сунул в рот жвачку. Вкус у нее был как у пластмассы.
Когда ты ее разжуешь, то растяни по передним зубам, подуй, и получишь пузырь. Господи, да не так. Клянусь, Инки, ты ведешь себя так, словно никогда в жизни не бывал ни в одном цивилизованно месте.
Она сунула пальцы мне в рот и заставила дунуть. Пузырь получился просто громадным.
И неожиданно лопнул.
Ошметки жвачки залепили мне лицо.
Крошка весело расхохоталась.
– Опоздаешь в школу, Крошка, – сказал я. А сам подумал: "Ты меня подставила, грязная шантажистка, (…) и я бы отдал половину жизни, – а благодаря тебе, мне не так уж много осталось, – чтобы убить тебя на месте".
Но я не сказал этого.
– Ладно, я пошла, – произнесла она. – Да, между прочим, ты меня как-то спрашивал, занимаются ли китайцы этим со мной. Я должна рассказать тебе, Инки. Можешь не верить, но трое из них «голубые»! Они ни за что не притронутся к женщине, даже не подойдут к ней. Я застукала их прошлым вечером и сказала об этом хозяйке школы – гонконгской проститутке, а та лишь спросила: "Правда?" и пошла смотреть. Поэтому мне ничто не угрожает, Инки. Я берегу силы для того, чтобы (…) тебя. Та-та-та. – И она ушла.
Неожиданно упоминание о «голубых» пронзило меня до самого сердца.
Я сидел без движения.
Лучи весеннего солнца полосами ложились на пол.
Полосы. Решетки.
Внезапно замигал экран Кроуба. У него шла консультация с двумя психиатрами. К операционному столу оказался привязан мальчик лет двенадцати: глаза его были широко раскрыты от ужаса, а рот закрывала хирургическая повязка.
– Бесполезно, – произнес один из психиатров. – Он не только настаивает, что воровать плохо, но и не желает присоединиться ни к одной из действующих в округе банд. – При этом доктор психиатрии покачивал перевязанной рукой.
– Совершенно антисоциален, – подтвердил другой психиатр. – Отщепенец. Не видит своей же пользы.
– Он безнадежен, – отозвался первый психиатр. – Его родители отправили его ко мне в пятилетнем возрасте. Прошло семь лет, но он не сумел продвинуться вперед. Он не желает покупать наркотики у учителей и, несмотря на повторные сеансы электрического шока, отказывается проявлять невротические наклонности.
– Он не сможет учиться в колледже, – заметил другой психиатр, печально качая головой.
– А теперь стал до того нервным, – продолжал первый психиатр, – что отказывается разговаривать! Когда я подхожу к нему, он вопит, что боится нас.
– Почему вы сразу об этом не сказали? – спросил Кроуб. – Консультация и так затянулась.
