Знакомое чувство, то же небытие, лишь со слабой связью с внешним миром, будто нахожусь в закрытой комнате, внутри своего тела, необычные ощущения. Страха не было, только интерес. Что там Иргель хотел, что бы я расслабился и заснул? То есть постараться ни о чем не думать, я так понимаю. Что же, условия он мне для этого все создал, никаких внешних раздражителей, ничего отвлекающего. И я не стал противиться, самому было интересно.
Пришел в себя от легкого тормошения, надо мной склонилась довольная, улыбающаяся физиономия Иргеля, с чего вдруг ему так радоваться то, что случилось? Ах да, под конец своего полусна я вроде бы вошел с ним в контакт, вернее, почувствовал его, и знал, что он чувствует меня, этого ли он добивался? Хорошая, кстати, травка, неужели сразу нельзя было начать с нее, пропустив эпизод с камнем, меньше мороки бы было. В желудке заурчало, я хоть и ел совсем недавно, но жор напал колоссальный. Поднявшись, он позвал меня в пещеру, где мы и умяли по одному ахуму, жить сразу стало легче. Потом опять начался урок языка, теперь учились строить фразы. Ничего сложного, простеньке " я иду", "ты идешь" и так далее. В общем и целом, система речи была намного проще русского языка, окончания почти не использовались, все становилось понятным из ситуации и по произношению. Вот с последним и была основная морока, но и она, с горем пополам, сдавалась моему упорству.
Дальнейшие дни стали похожи один на другой. Сон, еда, медитации с дымом, походы за ахумом и другими фруктами, которые хоть и разнообразили наш рацион, но все же ахум был его основой, и скоро уже стал претить. Продолжали обучение языку, иногда уделял время и Баруту, косолапый непоседа редко ночевал с нами, постоянно где-то пропадал, а прибегая обратно, всегда пытался подставить башку под ладонь, клянчил ласку. Время шло, минула неделя, потом две, и непрекращающаяся череда повторяющихся событий превратилась в рутину. Иргель почти не покидал меня, медитация, походы за едой, возня с Барутом, мы все делали вместе. С одной стороны такая забота была понятна чисто человечески, с другой стороны я был уверен - он видит во мне ученика. И чему-то учит, только чему? Языку само собой, но совместным медитациям он уделял особое внимание. Если практиковаться в общении мы могли в любое свободное время, то посиделки с костром и обкуриванием белесым дымом были всегда строго по графику.
Никаких новых способностей я в себе так и не ощущал. Все, что давали мне эти уроки, это более легкое вхождение в состояние отрешенности и достижения состояния, когда я мог чувствовать его, не более. Но, видно, для него мои успехи были неожиданны, и он всякий раз удивленно качал головой. Да уж, чего-то я явно не понимаю.
