Мы подъехали к гостинице, и, прощаясь, он церемонно поцеловал мне руку.
– До завтра.
Отдохнув, я отправилась в театр, а поздним вечером, полная впечатлений от спектакля, размечталась на белоснежных простынях: «Неплохо, если бы сейчас кто-то был рядом со мною…». Но лица этого «кого-то» не смогла себе представить.
На следующий день в министерстве мы провели около часа, и при выходе Яков Моисеевич спросил:
– Вас подвезти?
– Нет, я пройдусь по магазинам.
Он шутливо съежился.
– Какой ужас! Хорошо, что я избавлен от этой участи. Не потеряйтесь там – поезд ждать не будет. В девятнадцать часов я заеду за вами.
Из-за количества коробок с покупками мне пришлось два раза возвращаться в гостиницу, и, устав от бесконечных очередей, я с грустью вспомнила, как при нашем с Эллой появлении в магазине сразу находился продавец, который занимался только нами.
В девятнадцать часов в дверь номера постучали, на пороге стоял молодой человек.
– Вас ждут. Что нести?
Я указала на приготовленные вещи…
– Ну, как вам Москва, Ирина Юрьевна? – спросил Яков Моисеевич, когда поезд тронулся.
– А можно без отчества: мы же не на работе?
– Можно… Только боюсь на работе случайно назвать вас так, как мне иногда хотелось бы. Поэтому пусть будет Ирина Юрьевна. Всегда. Согласны?
– Как скажете… А Москва, вашими стараниями – впечатлила. Расскажите о ней, вы ведь москвич?
– Да, москвич…
И я заслушалась воспоминаниями о Москве его детства и юности.
– А после войны и вспомнить нечего – работа и только работа. Потом направили в славный ваш город укреплять обороноспособность страны. Так в нем и остался. Вы не против поужинать в ресторане? – спросил он, вставая.
Мне стало весело:
– Я с вами давно уже без вариантов. Вы не заметили?
Он демонстративно подкрутил ус:
– Что поделаешь – начальник… Так идем?
В ресторане было тепло и уютно, тихая музыка вплеталась в мягкое покачивание вагона, настраивая на приятное общение. Пригубив принесенное официантом вино, Яков Моисеевич скривился:
– Бурда… – и ушел.
Вернувшись с пузатой бутылкой в красивой оплетке, пояснил:
– Из спецзапасов.
Мы долго сидели, беседуя, и, казалось, что ничего в мире больше нет, кроме этой уютной расслабляющей приятности…
– Я, наверное, пойду, Яков Моисеевич?
– Да, конечно идите, я минут через двадцать…
В купе я переоделась и в том же состоянии расслабленности покрасовалась в своей обновке перед большим зеркалом.
Днем в ГУМе я приобрела дорогущий импортный гарнитур: ажурные полупрозрачные трусики, кружевная рубашка, халатик и чулки с широкой резинкой. Халат и чулки остались в коробке, а трусики и рубашка, еле прикрывавшая попу, так смотрелись на мне при слабом свете ночника, что я подумала: «Ему нравится любоваться – пусть любуется, не жалко…».
