— Мне жаль её… — сказал он искренне.
— Но ведь ты сам её погубил! — припомнил Голос.
Виталику стало нехорошо, но это были не прежние приступы дурноты, теперь он чувствовал нестерпимое напряжение во всём теле, которое стремительно нарастало, превращая каждую клеточку и каждую каплю его крови во взрывоопасную смесь. Это состояние сопровождалось чудовищной головной болью и нарастающим шумом в ушах. Казалось, ещё секунда и он взорвётся!..
— Я не могу больше! — прохрипел он, опускаясь на колени.
— Молись! — крикнул Голос.
— Не умею! — хрипел Виталик, распластываясь на полу.
— Молись! — крикнул Голос ещё громче.
— Господи! Спаси меня и помилуй и прости мне всё! — выпалил Виталик первое, что пришло ему в голову.
Напряжение не проходило, шум в ушах возрастал.
— Ещё! — требовал Голос.
— Господи! Спаси меня и помилуй и прости мне всё! — истошно закричал Виталик, на каждом слове ударяясь головой об пол.
— Продолжай! — приказал Голос.
Почувствовав некоторое облегчение, Виталик вернулся в кресло к последующему просмотру.
— Кто там следующий? — растерянно спросил он себя. — Ах, да, эта Чернушка…
Но Чернушку ему было не жаль, — откровенно признался он себе, и в следующую секунду снова очутился на полу.
В этот раз он уже знал, что нужно делать и, не дожидаясь нарастания мучительных ощущений, стал вымаливать себе прощение и за неё.
Потом были эпизоды и с другими девушками, каждый из которых он, рассмотрев всё в подробностях, заканчивал исступлённой мольбой о прощении. Его тело само руководило им: когда наступал наиболее сильный порыв раскаяния, он падал на пол и слова молитвы, мучительно вырывавшиеся из него, уступали место наполняющему его облегчению. Когда его прощали, его тело возвращалось снова в кресло, и он восстанавливал в памяти новый эпизод, рассматривая подробно и его.
Виталик не мог сказать, сколько времени это продолжалось. Помнил только, что сознание его несколько раз отключалось. Иногда он терял его лёжа на полу, иногда — сидя в кресле. А один раз ему показалось, что какая-то незримая сила помогает ему во сне подняться с кресла и лечь на диван.
Там на диване он тогда и обнаружил себя, проснувшись. Какой день и какое это было время суток, он не помнил. Потому, что освещение в окне было всё то же самое — яркое, фантастическое.
На следующий день ему опять не позволили действовать самостоятельно. Ему даже не позволили принять душ и поесть, а сразу усадили в кресло и заставили продолжить работу с воспоминаниями. Теперь ему уже легче было понимать своих мучителей и легче им подчиняться, — теперь он знал, чего от него требуют все эти странные силы и голоса, и старался покончить со всем этим как можно скорее.
