К полудню всех стала томить жажда. Это обстоятельство не было учтено нами, когда поднимались в часовню. Теперь же спуститься в долину к протекавшему вблизи леса ручью было подвигом.
Тем не менее, решили бросить жребий. И жребий пал на Моранса.
Забрав наши фляги и вооружившись ружьем и двумя револьверами, он исчез в извивах горной тропинки. Когда он показался снова уже в долине и пересекал ее, направляясь к ручью, то казался маленьким и незаметным.
Мы видели, как он подошел к ручью, сел на берегу, свесив над водой ноги, и начал наполнять фляги. Одну за другой наполнял он их, пока не наполнил все.
Наконец, он приподнялся на руках и готовился занести одну ногу на берег, как, внезапно, словно поскользнувшись, снова сел.
Голова его склонилась на грудь, туловище сразу размякло, руки повисли. Прошло несколько мгновений, но Моране продолжал сидеть.
— Странно, — пробормотал Липский, поднося к глазам подзорную трубу.
Почти сейчас же он отрывисто сказал:
— Все понятно: — из спины его торчит конец стрелы.
Прошло еще несколько мгновений, и из леса вышла, что-то неся, довольно большая группа тибетцев, направляясь к ручью.
Это что-то оказалось трупами виденных уже нами англичан. Ясно было, что тибетцы намеревались заразить ими ручей. От удачи их проекта зависела наша жизнь.
Поэтому, зарядив винтовки, мы дали по ним порядочный залп, выхвативший из их среды трех человек, остальные же с удивительным упорством продолжали двигаться к ручью, и не успели мы снова зарядить ружья, как они уже были на берегу его и, раскачав трупы, бросили их в воду.
В отчаянии мы дали по ним новый залп, на который те отвечали целой тучей стрел, буквально засыпавших нашу часовню.
Две или три из них влетели в нее и, ударившись о стену, сломались.
Между тем — тибетцы снова скрылись в лесу, и ничто, кроме смутно различаемого шума, не выдавало их присутствия. Начиналась правильная осада. Мучимые жаждой и озабоченные грядущим голодом, мы рано или поздно должны были бы сдаться. Отдать же себя в руки варваров — было равносильно смерти.
Глава. VII
Белые волки
Наступившая вечерняя прохлада принесла некоторое облегчение: жажда перестала томить нас, но не было и ощущения голода. Коническая тень легла от горы на поляну, и только далеко на западе вершины горного хребта томно алели в лучах заходящего солнца.
По склону же горы, в кустах ползучего дерева, время от времени раздавался птичий писк, замолкавший по мере того, как сгущались сумерки. Наступала тишина.
