— Что-то дорогой гость загрустил, — о приближении Мамаши Лин Макса оповестил даже не ее голос или стук каблуков, а густой, обволакивающий запах мускуса, корицы и табака, которым она благоухала на полздания. Рыцарь галантно, как какой-нибудь графине, поклонился старой шлюхе и, повинуясь жесту унизанной кольцами тонкой ручки, устроился за столом напротив присевшей маман.
Он довольно часто приходил сюда, в этот довольно неплохой по аллирским меркам бордель, не столько развлекаться с девками, что ему претило, хоть иногда все же и случалось, сколько побыть в одиночестве, не вызывая подозрений. Ну, или почти в одиночестве — спасенная год назад странная молчаливая девочка, как пришитая, следовала за Максом бесшумной тенью. Сначала он пытался оставлять ее в казарме, но малышка оттуда сбегала и находила его, словно искала защиты. Он понял от чего именно, однажды увидев нехороший, жадный огонек в глазах одного из старших рыцарей и с тех пор везде брал девочку с собой. Вот и сейчас она сидела в углу комнаты, прижавшись спиной к слегка вылинявшим шпалерам с какими-то длинноногими птицами, и настороженно смотрела на Мамашу Лин, хотя видела ее далеко не впервые.
По правде говоря, внешность хозяйки борделя "Жаркий пиончик" и самого Макса повергала в легкий ступор. Мамаша Лин всегда красилась и одевалась настолько экстравагантно, что глаза разбегались. Сегодня же она даже превзошла сама себя. Маман была довольно высокой, еще не старой женщиной лет сорока пяти. Хотя следы разгульной жизни и просматривались на ее лице даже сквозь густой слой косметики, но это ее не портило, а скорее придавало ей некий отвязный шарм. Правую глазницу скрывала бархатная черная повязка, украшенная изображением шитого серебром якоря — однажды Мамаше, а тогда еще Линетте Герейн, блистательной и безумно дорогой куртизанке, не повезло нарваться на садиста. Когда едва живую женщину вытащили из подвала, где над ней двое суток издевался извращенец, она пообещала расправится с обидчиком, как только встанет на ноги. И поквиталась, о чем недвусмысленно свидетельствовала банка с заспиртованным… гм… мужским достоинством, стоящая на почетном месте прямо в главной гостиной заведения. Поучительную историю данного экспоната маман рассказывала все желающим, так что даже многое повидавшие рыцари быстро прониклись уважением к грозной женщине.
На голове Мамаши красовалась вполне себе пиратская черно-красная треуголка, к которой за каким-то бесом были приколоты подвитые страусиные перья ярко-алого цвета. Из-под этого порождения безумного шляпного гения выбивались буйные каштановые кудри. На шее, помимо кружевного атласного колье-ошейника с бантом, висела подвеска в виде штурвала корабля и хрустальный монокль, порывающийся кокетливо завалится в ложбинку между грудей. Еще бы ему не заваливаться, ведь и без того внушительный бюст мадам так перетянула корсетом, что он все время норовил вывалиться наружу, что даму нимало не смущало. Сам корсет также достоин описания — он был в черно-розовую вертикальную полоску, украшен атласными лентами и какими-то висюльками. Юбку Лин одеть явно забыла, ее заменяло какое-то кружевное безобразие, лентами и полосами струящееся вокруг ног хозяйки и при малейшем движении открывавшее их во всей красе. Завершали абсурдную картину низкие полусапожки с отворотами и на высоченном каблуке. Ах, да! Еще сетчатые митенки. Мадам неопределенно помахивала перед носом Макса зажатой в руке трубкой. Парень принюхался — даже запах духов не мог полностью скрыть того факта, что курила Мамаша не только табак.
