— Убийцы! Убийцы! — взвивается к небу особенно громкий, истеричный вскрик, и бесцельно мечущееся человеческое чудище находит себе жертву. Испуганные, растерянные люди оборачиваются к тем, кто только что ужасал — и видят лишь кучку таких же как они людей, испуганно жмущихся друг к другу, неповоротливых и нелепых в стальных скорлупках доспехов. И толпу сотрясает многоголосый, низкий рев:
— Бей их!
Водоворот безумия захлестнул и понес десятки, сотни жизней, сминая и калеча. Из общего клубка тел и хаоса движений внимательный взгляд мог бы выхватить отдельные фрагменты: вот здоровенный сельский кузнец ударом пудового кулака опрокидывает одного из рыцарей, вот какой-то мелкий оруженосец хватается за меч, с истерическим смешком бьет в незащищенную шею растрепанную старуху, тянущую к нему скрюченные пальцы, вот бьется в истерике молодая женщина, прижимая к груди чью-то окровавленную голову… Мог бы. Только не было никого, кто мог бы отстраненно наблюдать за этой пляской смерти.
И как же мало может безоружная, неорганизованная толпа против обученных, закованных в сталь профессиональных воинов…
*******
Выжившие спешно и молча уходили лесной просекой. Позади осталось горящее село со смешным и таким домашним названием Подлесье, ставшее могилой для командора Ульриха и большей части отряда святых рыцарей. Единственное, что радовало Максимилиана в сложившейся ситуации так это то, что отец Фернан тоже не вышел из обезумевшего, бьющегося в агонии поселения. Месть погибающих людей была страшной, монаха растерзала в клочья беснующаяся толпа. Проклятие сожженной ведьмы сбылось почти мгновенно — предавшие ее составили ей компанию на пути в чертоги смерти.
Ведьмина дочь, которую Максимилиан бездумно, на одной только привычке подчиняться приказам, прихватил с собой, беспокойно ворочалась в седле перед воином, тихо всхлипывая во сне. Она так умаялась от слез и страха, что заснула как только горящая деревня скрылась за деревьями. Возможно, это и к лучшему, отстраненно подумал Макс, только плачущего ребенка нам сейчас и не хватает.
Уцелевшие рыцари молчали. От многочисленного блистательного отряда осталась жалкая горстка ободранных, покрытых копотью усталых людей. На душе было даже не погано — мерзко и мрачно, безысходно. Даже молитвы не помогали, уходили в пустоту, не находя отклика.
— Возвращаемся к нашим, — сипло сказал Максимилиан, чтобы хоть что-то сказать. Тишина становилась невыносимой.
