А если она не сдержит своего обещания, я от нее уйду. Не знаю куда, просто уйду, и все. В этом я почти уверен.
— Ты что такой задумчивый? — спросила бабушка. Я встал и посмотрел на нее. А потом запел.
Песня рождалась где-то внутри, в животе. Звуки заполнили комнату и пробирали меня до костей, словно мороз.
«Щщас умрру! Щщас умрру!» — завопил Гудлайк. Я не стал запираться в туалете, а выбежал из квартиры, не обращая внимания на окликавшую меня бабушку. На лестнице сидел Гейр. Он что-то крутил в руках и, увидев меня, попытался это спрятать.
— Здорово, парень, — сказал он, выронив что-то из рук.
По ступенькам покатился шприц. Игла лежала в пластиковом колпачке — Гейр, взглянув на меня, поднял ее и сунул в карман. В другом кармане я заметил столовую ложку и зажигалку.
— Ключи от берлоги куда-то подевались. И я совсем отчаялся.
Я уселся возле Гейра.
— Я тоже немножко отчаянный, — сказал я.
— Desperado, oh, you ain’t gettin’ no younger, — запел он, — your pain and your hunger, they’re drivin’ you home. And freedom, oh freedom well, that’s just some people talkin’. Your prison is walking through this world all alone.
Голос у Гейра довольно слабый, но песни всегда звучат красивее, когда поешь на лестнице.
— Обожаю «Eagles», — сказал он.
— А я даже не знаю, нравятся они мне или как. Я ведь только от тебя их и слышал.
— Да уж, лучше на диске слушать. Как там велик — катаешься?
— Сегодня вечером собирался покатать его чуток.
— Покатать? Велик?
— Ездить-то я не умею.
— Ох, черт. Ты, парень, обязательно научись.
— Наверное, придется.
— Отец тебе нужен.
Мне тоже трудно представить маму или бабушку, бегущих за велосипедом и придерживающих его за багажник.
— И где выдают таких отцов? Не знаешь случайно? — спрашиваю я.
Гейр растянул губы в улыбке, показывая гнилые зубы.
— Не, я не знаю. Но, если найдешь такое местечко, закажи и для меня.
— Кажется, мой отец воевал в Ираке и его там ранили.
— Дану?
— Он потерял там обе ноги.
— Вот те на! Паршиво.
Оказалось, что какой-то знакомый Гейра тоже лишился обеих ног, но не на войне, а потому что в рану попала инфекция. И вот между нами с Гейром вроде как завязалась беседа. Мы говорили обо всем на свете и замолкали, только когда мимо кто-нибудь шел. Обсудили, какого полицейского молено считать приличным, как проще стянуть что-нибудь из магазина и что такое хорог шая музыка. Вот так мы и болтали.
На Гейре старая футболка с надписью «Все сплетни — это правда», и он то и дело нервно почесывал ноги и шею.
