– Мне всё это напомнило, как мы с хозяином этого самого дома в детстве украли гуся, кое-как ощипали его, попытались зажарить на костре и употребили практически сырым! – крикнул он.
– Жизнь заставила? – отозвалась Беке, возвращаясь.
– Ага. Были в детском лагере для трудных скаутов: скудная еда и грубая работа.
– А, да? Ты у родителей один?
– У меня были две сестры от первого маминого мужа.
– Расскажи о них.
– Нет уж, я всю неделю только и рассказывал, теперь твоя очередь. Откуда такие навыки – ночная рыбалка?
– Тоже из детства!
– Ну давай, давай, выкладывай!
– У меня прабабка по маме из Тринидада. Бабуля до сих пор живёт там, старенькая уже совсем.
– О, так ты испанка? Венесуэлка?
– Креолка, – рассмеялась Беке. – Всего понамешано вообще-то: и испанцы, и англичане, и французы. И колонизаторы, и колонизируемые.
– Ну, вроде Тринидад никогда колонией Франции не был?
– Да, не был, и при этом пару веков говорил только по-французски.
С решётки обморочно пахнуло рыбой, десять минут назад плескавшейся в лунной морской воде, и какой-то зеленью, тоже только что сорванной с куста, и Беке, привстав, ловко сунула в брюшки, вдобавок к травам, ещё по несколько оливок. Виски предвкушал: он уже заметил, что всё время что-то предвкушает с ней – то постель, то заплыв, то ужин в деревне, то вино изо рта в рот, то медленные поглаживания длинного шёлкового тела, то…
Ладно, надо поесть.
– Ну и?
– Ну и – что? Что именно тебе хочется узнать?
– Ну, после прабабушки в Тринидаде как ветвилось семейное древо?
– Замысловато, – рассмеялась она. – Маму отправили учиться в Англию, там они встретились с отцом, уехали в Индию…
– Ты ещё и индуска?
– Нет-нет, папа не индиец – француз! Там они поняли, чем могли бы заняться, – и занялись.
– А, да? У твоих родителей бизнес?
– Ну да. Я думала, ты знаешь.
– Я знаю?
– Да?
– Нет. А почему я должен знать о бизнесе твоих родителей?
Беке внимательно смотрела на него, как будто пыталась понять, не шутит ли он.
– Ты меня подкалываешь?
– Нет! Правда! А в чём дело-то? – развеселился Виски.
– Давай тарелки.
Она отвернулась, присев к решётке над углями, и разложила еду. Вернувшись на место, вручила ему его рыбу, наклонилась к самому лицу и, не отпуская свой край тарелки, произнесла:
– То есть ты, Бернар Висковски, будучи в здравом уме и доброй памяти, сейчас хочешь мне сказать, что когда ты тогда, в галерее, подошёл ко мне с вином, ты просто подошёл к тёлочке, которую решил снять на ночь?
– Ну вроде того, да… А что не так-то? А ты разве не снялась, тёлочка? – Он потянул тарелку на себя.
