Вечность во временное пользование | страница 100
После сопротивления первых трёх дней персонажи наконец, словно из сшитых по размеру колонковых шуб, просто выскальзывали из колонковых кисточек, одним лаконичным движением занимая своё место на белой площади листа. Кое-какие доводочки пером он, возможно, сделает позже.
Виски смотрел на тринадцать плотно и качественно открашенных РБККА – между прочим, практически двадцать девять квадратных метров совершенно улётной графики! – и не мог поверить, что это его работы.
Ему снова было тридцать лет.
И получился свет – свет летнего вечера.
Он, наконец приняв душ, впервые за это время вывалился на улицу, чтобы поесть перед тем, как на сутки упасть в сон. Вдохнув свежий ночной воздух и услышав многоголосый гул, стоявший над столиками, словно густой словесный дым, треск пролетевших с запахом бензина мотоциклов и крики далёких сирен, – услышав всё это обостренными отсутствием сна нюхом и слухом, он понял, что чувствует и различает сейчас даже в окнах домов лязг вилок и ножей, запахи еды и детей, посудомоечный звук телевизоров, возню подростков, слышит, как мужчина ставит локти на стол, как женщина садится на край кровати.
Виски улыбнулся зацепившейся за его ногу шедшей мимо на поводке старой косолапистой таксе, кивнул официанту и сказал про себя: да, старик, ты можешь.
К кому он обращался – к себе или к городу – даже думать не стал, и припал к вину.
Да, серия вышла превосходная: выспавшись, он видел, где что добавить для полного завершения, и отмечал эти детали про себя.
Но кое-чего явно не хватало – вернее, кое-кого.
Он закрепил широкими металлическими прищепками лист известной хлопковой бумаги на растяжке между двух стоек, разгладил льнущую к ладоням белую гладкость. Хотелось прижаться к ней щекой. Но он отступил на шаг и снял РБКК 114 X 195.
Повозился в маленькой кладовке в углу, выволок рулон и стал сосредоточенно отматывать лист в три раза больший, чем листы серии.
Средоточием его города – раскинувшегося на весь лист далеко во все стороны и вместившего в себя, казалось, всё содержимое внутри чаши Парижа, предстающего с башни Монпарнас, в этой работе снова стал тот же сад, увеличительным стеклом лежащий в центре изображения.
Дворец, аллеи, железные кресла и киоски… Похоже, художник вернулся ещё на несколько мгновений до выхода всех персонажей его рисунков за ворота. И все они так или иначе ориентированы относительно восьмиугольного фонтана напротив дворца: или направляются в его сторону, или уже миновали и идут прочь.