, разница определялась, в частности, происхождением. Различия в происхождении и мировоззрении латышских евреев после Второй мировой войны стали более заметны. С одной стороны – латышские евреи (те немногие, кто выжил и вернулся домой), с другой – советские евреи, чьи бэкграунд, владение языком и социальное положение во многом отличались от тех, кто вырос в условиях независимой Латвии. Кузина моей матери Маша всегда подчеркивала эту послевоенную разницу.
В независимой Латвии у меньшинств была большая свобода в плане выбора как школы на родном языке, так и политической партии. Эстония пошла на шаг дальше, одобрив для меньшинств институциональную культурную автономию.
В Латвии до Второй мировой жило около 95 тысяч евреев, примерно половина из них – в Риге. Евреи составляли 4,8 % населения (в Литве 7,2, в Эстонии всего 0,4). Тем не менее участие евреев в экономической и банковской жизни Латвии, ее лесообрабатывающей и текстильной промышленности, а также торговле было значительным. Высоким было и число евреев среди врачей, особенно дантистов.
Четвертую часть населения Латвии составляли национальные меньшинства, среди которых самую крупную группу (200 тысяч) образовывали русские. Следующими по количеству были евреи и немцы. Меньшинства не могли занимать государственные должности. Однако все имели право избираться в парламент (Сейм). Меньшинства жили собственной жизнью, не интегрируясь. По словам Бернарда Пресса, евреи были “самыми дискриминированными из дискриминированных”[149].
И все же положение латышских евреев нельзя даже сравнивать с положением евреев в Германии. Валентина Фреймане называет трагедию полностью ассимилировавшихся немецких евреев “обманутой любовью”. Латышские евреи не испытывали подобного отношения к Латвии и всему латышскому[150]. Латышским языком они владели, но языком культуры и ассимиляции все же был немецкий. Самоидентификация немецких евреев с немецким языком и культурой напоминает скорее увлечение российских евреев русским языком и культурой.
Городские евреи Латвии владели латышским, немецким и русским. Главной их целью было дать детям западноевропейское образование[151]. В начале 1930-х процент обучавшихся в латышских гимназиях от общего числа населения был таков: 3,9 % евреи, 2,7 – немцы, 1,2 – латыши и 0,7 – русские (при этом 90 % в гимназиях вообще не учились). Евреи также превосходили остальное население по части владения языками[152].
До того момента как премьер-министр Карл Ульманис совершил государственный переворот в 1934 году, выбор школы был свободным. После отмены Конституции языком обучения мог быть только родной язык либо латышский. Под девизом: “Латвия для латышей” были национализированы принадлежавшие евреям и немцам банки и крупные предприятия. По мнению фон Рауха, направленный против немцев и евреев национализм Ульманиса повредил экономике страны
