— Не могу, — признался Авросимов. — Мне больно глядеть, как вы мучаетесь, как он, злодей, вас мучает! Он сам себе наказание придумал, а вы-то причем? Это я могу вот так ночей не спать, метаться. Я здоровый, а вам-то за что?
Пламя свечи вздрогнуло, пошло плясать.
В доме не было слышно ни звука, словно они разговаривали высоко в небесах.
— Вот так и брат Павла Ивановича, — сказала она издалека, глухо, — полный страдания за Павла Ивановича и отчаяния за собственную судьбу, не умея себя поддержать, а только проклиная жалкий свой жребий, злой рок, вынудивший его взяться за оружие и палить по друзьям Павла Ивановича, и теперь он гаснет в сомнениях и угрызениях…
— Не понимаю, — хрипло выкрикнул наш герой, — он мучается, что против мятежников вышел или что с ними не пошел?
— Какой вы, право, — засмеялась она и платочком провела по щекам, — как у вас все просто: за мятежников, против мятежников…
Вдруг в окно постучали. Она обернулась. Кто мог стучать в окно второго этажа? И все-таки стук был.
А может, это снегирь в дом просился или веточку ветром оторвало и понесло…
— Утомила я вас, — сказала она, размышляя о каких-то своих заботах, кутаясь в платок. Сердце у Авросимова дрогнуло.
— Я рад буду угодить вам, — тихо сказал он. — Вы приказывайте.
— Да я не смею приказывать, — едва слышно и рассеянно отозвалась она. — Я только просить вас могу… Просить, да и только… Униженно просить.
— Нет, вы приказывайте, — потребовал наш герой, ощущая слабость и головокружение… — Зачем же просить?
Она поднялась с кресла.
— Вы же и так все поняли, сударь… Уж коли Павел Иванович не намерен ни об ком ничего рассказывать, нам с вами будто и не к лицу старые тряпки ворошить…
Теперь она казалась нашему герою очень высокой и еще более недоступной, чем мгновенье назад. Он тоже встал, но продолжал смотреть на нее как бы снизу. В комнате царило молчание. Платочек в ее руках застыл, выставив белое крылышко.
Прощание было коротким, почти холодным.
— Сударыня, — сказал Авросимов мужественно и с грустью, — хотя мне и не к лицу печься о семейных делах государственного преступника, да и противу долга это, но жалость к вам может меня подвигнуть на это, особливо, что брат Пестеля и ваш супруг — одно лицо, а вы можете не сомневаться в моем благородстве.
Да, да, именно так все это и происходило на самом деле, и вам не следует по этому поводу сокрушаться, потому что суть всех этих кажущихся нелепостей слишком проста и очевидна.
