Зазвучала восточная музыка, и они принялись танцевать, извиваясь и звеня украшениями. Внушительные бюсты танцовщиц, видные всему честному народу, то резко вздымались, то плавно ныряли из стороны в сторону, то зазывно потряхивались, буквально гипнотизируя всех присутствующих мужчин.
«И этот туда же, хрен козлоногий!» — подумала Марфа Тимофеевна, глядя на своего супруга, воеводу Дмитрия, сидевшего за противоположным столом вместе со знатными дружинниками. Наверное, так внимательно воевода не наблюдал даже за перемещениями вражеской конницы с верхушки какого-нибудь холма. Облокотившись на стол и положив подбородок на кулаки, взглядом истинного полководца он провожал каждый маневр, каждый бросок девичьих прелестей под бирюзовой дымкой их «одеяний».
«Ну, погоди у меня! Вот я тебе устрою, пес плешивый!» — продолжала безмолвно негодовать Марфа Тимофеевна.
— Эти прекрасные газели — из гарема самого боравского хана, — продолжил Урьюн, когда затихла музыка. — Трусливый шакал заплатил щедрые поминки, узнав о том, что мы готовимся идти на него в поход. Прислал кречетов, скакунов, семь сундуков золота и каменьев. Но эти жемчужины — все меркнет рядом с ними! Теперь они твои, коназ. Пусть они усладят твой взор и скрасят твои дни и …. ночи, — старый развратник жеманно улыбнулся.
— Благодарю тебя, благородный хан! — ответил Яромир, слегка смутившись. — Они прекрасны, о таком подарке можно лишь мечтать. В моем дворце они будут обласканы и ни в чем не будут знать нужды. Но ведь ты знаешь, что у нас не принято иметь наложниц и гаремы. У нас это грех.
— Разве твой прославленный предок, великий князь Белогор, который и привел твой народ к вашей нынешней вере, не имел семь жен и триста наложниц по городам и весям? Разве это помешало ему прослыть благородным и справедливым правителем? — все с той же ехидной улыбкой парировал Урьюн.
— Семь жен Белогор Святой взял еще до того, как впустил в свое сердце Бога! — вдруг резко вмешалась в разговор княгиня Белослава. — А наложницы — это вздор. То были холопки на продажу в Вирею.
Хан едва заметно склонил голову и ничего не ответил.
— В любом случае, как я сказал, такие красавицы займут достойное место при моем дворе и станут его украшением, — перебил Яромир, кинув недовольный взгляд на мать. — Благодарю тебя, славный хан. Ешь, пей, мой дом — твой дом!
Пир тянулся до самой ночи; крепкие напитки и приторный мед поздравительных речей текли рекой. Многие распоясались и зарумянились, а некоторые и вовсе давно сползли без чувств под столы или растянулись на лавках, поверженные хмелем наповал.
