Сквозь вьюгу вдали зажглись маяком Солнечные врата. Над приземистой и серой, словно гигантская печь каменка, воротной башней белела изящная надвратная церковь Вознесения. Пылая золотым жаром, семь куполов-шлемов выстроились пирамидой на тонких «лебединых» барабанах.
Дружина приближалась. Наверху, между зубцами боевого хода перед церковью, крохотными металлическими бусинками показались дозорные. Над квадрантной аркой щурились бойницы, перемежаясь круглыми медальонами с изображениями святых заступников. По обе стороны от ворот на высоком заснеженном валу змеился бесконечный пояс дубовых стен — городниц, усиленных островерхими вежами.
Яромир ехал впереди дружины — в парадных одеждах и золоченом шлеме, на белом коне в красно-серебряной сбруе. Даже в этот торжественный миг слова Далемиры никак не выходили у него из головы. «Бойся желаний своих, ибо они сбываются…». Не принес облегчения и недавний визит к духовнику, преподобному игумену Николо-Лиховодской обители Макарию.
Пожурив Яромира за то, что давно не захаживал, и внимательно выслушав его рассказ, преподобный нахмурился и пожевал губами, спрятанными под белым шелком бороды. Его полуприкрытые глаза потонули в тени, что отбрасывала округлая скуфейка, а морщинистое лицо казалось восковым в мертвенном свете кельи.
— То не волшбитка была, княжич, то сам дьявол тебя искусил! Все мы слабы и грешны, наги как пред Господом, так и пред нечистым! Любой человек несовершенен. Но уныние — грех великий. Так что кайся, Яромир, кайся всей душой. Отче Наш читай с утра и перед сном. А главное — добро твори. Будь милостив, помогай людям, слабых защищай. А отца своего и сестру — в церкви поминай. Будь добрым князем, каким отец твой был. И грех твой искупится.
Но самого главного сказать своему духовнику он так и не отважился. Как ни пытался Яромир оплакивать отца и сестрицу, на самом деле в душе его не было ничего похожего на скорбь. Сначала ожидание мести и гнев душили в нем всё остальное, а потом остались лишь тяжкое чувство вины, бессилья что-либо изменить и все тот же гнев — но уже на самого себя. И больше ничего.
Богато облаченная в меха, парчу и аксамиты толпа высунулась пестрым языком из разинутой пасти воротного проезда. Бóльшие бояре, градские старосты, старшие дружинники, митрополит, дворский воевода Дмитрий и, разумеется, княгиня мать — все они по традиции вышли приветствовать нового князя на въезде в город.
Яромир остановил коня, и стальная река дружины за его спиной тоже застыла. Лишь колыхались на ветру княжьи стяги, а плоские медведи на них будто приплясывали. Митрополит вышел вперед с золотым, усыпанным жемчугом и самоцветами массивным крестом в руках.
