Вышата виновато покосился на Лебедь — та лишь хлопала крыльями своих длинных ресниц и шевелила губами, но не могла вымолвить ни словечка. Гридин снова помотал головой. «Ради Бога, молчи, не то жизни вам никакой не будет, ради Бога, не губи себя и свою дочь!» — мысленно обращался он к ней.
— Что же, дочка, ты побелела, как призрака увидела? Правду он говорит или брешет? — строго спросил Дмитрий.
— Правду, воевода, — обреченно ответила она.
Глава 12. Бойся желаний своих…
Заснеженная дорога вывела всадников к молодой еловой поросли — предместьям дремучего бора. Растрепанные и подернутые сединой снега елочки хаотично поднимались по пологому склону, таявшему в синеватом тумане. Размытыми пятнами, штрихами и пиками едва проявлялись, будто мерещились, образы леса.
Подъехав к дереву, пригодному, чтобы заменить коновязь, все трое спешились и начали привязывать своих скакунов. Дальше нужно было идти пешком. Один из них остался стеречь коней, а двое устремились прямо в лесную муть, безжалостно полосуя девственно гладкий снег шрамами следов. Зимой знакомая дорога изменилась до неузнаваемости, и они едва не сбились с пути.
— Говорил я, княжич, что плохая это затея, — заворчал Богдан. — Надо назад поворачивать, а то вконец заплутаем, солнце уж скоро сядет. Не хватало только в этой чащобе околеть!
— Если ты так боишься, можешь улепетывать. Я и сам справлюсь! — раздраженно ответил Яромир.
— Что ты такое говоришь, Неверович? — возмутился сотник. — Не за себя, за тебя боюсь.
— А ты не бойся. Ты-то здесь на что? — справедливо заметил Яромир, и они продолжили молча пробираться сквозь высокий снежный покров и невод корявых ветвей.
Какие-то крохотные юркие фигурки (Яромир принял их за зайцев) появлялись ниоткуда, проносились между деревьями и растворялись в дымке, будто мимолетные тени. Высоко в ветвях истерично вопила, точно сердитая на мужа-пропойцу жена, неведомая птица.
Стало быстро темнеть. И без того неприветливый вековой бор все больше наполнялся тревогой и мраком. Деревья жались друг к другу своими старческими морщинистыми телами. Каждый пень, каждая коряга или муравейник, вздувшийся на заснеженной земле белым жировиком, казался чем-то живым, лишь затаившимся, чтобы встрепенуться в самый неожиданный момент.
Наконец они пришли. Полуземлянку так занесло снегом, что она походила на гигантский сугроб. Только конский череп на коньке, который снова приветствовал гостей ехидным оскалом, словно старый, но не слишком дружелюбный знакомый, и кривая дверь выдавали жилище. Все тот же филин — не узнать его было невозможно — выскочил из еловых лап и уселся на крыше, сверкая своими медными блюдцами глаз. Но на сей раз ни Яромир, ни Богдан не обратили на него внимания, будто ожидали его появления.
