— Так, так, так! О как! Драгомира, говоришь, убил? Сам убил, или помогал кто?
— Сам, воевода. Один лишь повинен.
— Смотри-ка! А ты силен… Это он, знать, тебя так отделать успел?
— Ну а кто же? Конечно, он.
— А тело-то где? — спросил Дмитрий с какой-то странной насмешкой, будто не верил гридню.
— У Струпного вала, в канаве валяется. Пойдем — покажу! — ответил Вышата.
— Покажешь, покажешь, не волнуйся! Но сперва тебе умыться надобно, да подорожник сушеный к брови приложить. Степан! — воевода громко окликнул ключника, который, казалось, задремал прямо стоя. Старик вздрогнул и уставился на Дмитрия.
— Отведи Вышату в людскую, дай ему умыться. Помоги ему раны промыть, да какого-нибудь отвара дай от боли, и подорожник к ранам приложи.
— Ну что, боец-удалец? — воевода снова переключился на гридня. — Приводи себя в порядок, и пойдем на результат твоего подвига ратного смотреть. Драгомира в одиночку убить — это тебе не хухры-мухры! Правда, лучше бы ты, дурень, кархарна так бил, а не старшего своего товарища! Ну да ладно, об этом потом потолкуем.
* * *
Когда они добрались до «места преступления», повсюду уже горланили петухи, но тьма еще даже не думала отступать. Невысокий земляной вал тянулся темно-синей лентой, прикрывая Струпный конец — самый бедный и лихой из всех десяти.
Приличный люд обходил это место за версту, ведь если тебе здесь всего лишь пересчитают ребра и оберут до нитки — еще легко отделался. Дружинники, и те старались появляться тут только по крайней необходимости и ни в кроем случае не в одиночку.
В грязной вонючей канаве, вторящей изгибам вала, чуть ли не каждую седьмицу находили очередного покойника. Кто допился до беспамятства и околел, а кого забили в пьяном угаре в одном из питейных домов или прирезали где-нибудь в закоулке, обчистили и уложили «отдыхать».
— Вон он, воевода, внизу, — сказал Вышата, указывая пальцем на дно рва, где действительно лежало что-то похожее на тело.
— Ну что же, пойдем вниз, глянем. А вы здесь постойте, братцы! — скомандовал воевода трем бравым ратникам. Сунуться в эту часть города без охраны не рискнул бы даже Дмитрий.
— Эх, Драгомир, Драгомир! Отвоевался, дружище, — вздохнул воевода и перекрестился.
Покойный лежал на спине. Лицо его застыло в жуткой гримасе, подобной драконьим мордам на кохунских лаках: мутные глаза навыкате, открытый рот и высунутый язык. Рыжая борода и тулуп убитого были обильно перепачканы кровью.
Наклонившись над трупом, Дмитрий взглянул на него пристально и недоверчиво. Затем взялся за длинную густую бороду Драгомира и слегка ее приподнял. Между подбородком и кадыком зияла ужасающая рана.
