— Вот как! Так, чтобы божиться, сперва я должен услышать, в чем наговор. Авось, и не наговор вовсе, а правда все, — усмехнулся княжич.
— Безбожником тебя называют, — нерешительно начала девица, и стыдливый румянец прогнал с ее лица горемычный жар. — Молвят, что однажды во храме Божьем ты …. хмельной, нужду малую справил. Что держишь ты по городам и весям пять сотен холопок наложницами. Молвят, что, когда ты по граду идешь, мужья прячут своих жен, дабы, не приведи Господь, не положил ты на них свой глаз бесстыдный, — княжна вошла во вкус и говорила уже безо всякого стыда. Казалось, ей это даже понравилось. — Еще молвят, что в церковь ты ходишь, лишь чтобы над людом правоверным да над попами поглумиться, а сам ночью молишься идолам поганым на тайном лесном капище. А наложниц, что наскучили тебе, и деток своих незаконных в жертву Мору и Стоглаву приносишь своими руками.
Ладимир прекрасно знал, что в народе о нем ходит немало слухов, а многие из них недалеки от истины. Но на этот раз он услышал про себя много нового и не смог сдержаться. Прокатившись по бревенчатым стенам, громкий хохот гулко отлетел от тесового потолка.
— Ну, люд сеяжский, язык без костей! Ничего-то от вас не скроешь! — выпалил он сквозь смех. — Жаль только, не рассказали тебе еще, как рыцаря праденского у Ястребиного холма бил, как отечество от врага оборонил. Ну да ладно, всему свое время, скоро и об этом узнаешь.
Он успокоился, принял серьезный, почти суровый вид и перекрестился.
— Вот тебе крест, краса…. Все правда, до единого слова! Разве люд-то обманешь?
Лицо княжны вытянулось — такого ответа она явно не ожидала. Улучив момент, Ладимир нежно поцеловал Алену в губы; рука его скользнула под ее сорочицу и, опустившись на внутреннюю сторону бедра, начала плавно подниматься вверх, пока не достигла своей главной цели. Сладкие мурашки побежали по всему телу девицы, разогнав сомнения и страхи.
Подъезжали к Гривнограду уже на санном ходу. Зима налетела стремительно и люто, как орда кочевников, берущая город изгоном[51]. Еще только начинался грудень[52], а непроходимая снежная перина уже укрыла все вокруг. Летящие россыпи снега вихрились в свете закатного солнца золотой пылью. Слепя белыми поволоками и алмазными искрами, стройные сосны и ели вставали по обе стороны от дороги, как девицы на выданье. Очертания посада время от времени маячили за пологими холмами, покрытыми иглами леса, словно спины гигантских ежей. Но вновь город заливали вездесущие белила, стоило миновать очередной поворот.
