Мы нашли рядом с парком ровный участок местности, на котором можно было максимально разогнать танк и выскочить на трассу на большой скорости. А на трассе в этом месте было плавное углубление и за ним бугорок, который можно было использовать в качестве импровизированного трамплина. Ещё раз подчеркну, что никаких изменений в профиле трассы мы не делали. Только выбрали подходящий участок реальной трассы. Дело было зимой, грунт был твёрдый, но снега было мало. Нам с М., как представителям меньшинства, пришлось взять в руки мётлы и размести участок трассы с бугорком и участок за ним, где должен был приземлиться танк. Договорились о том, что дальность полёта будем отмерять от того места, где обрывается след гусеницы на снегу, до того места, где начинается сплошной след от неё на снегу. Ведь в полёте нижняя часть гусеницы провисает и полощется, временами касаясь поверхности трассы и оставляя подобие пунктирного следа, но опоры танка на грунт в этих местах нет. Мы с М. выговорили условие, что при замере дальности полёта будет учитываться длина опорной части гусеницы, и её половина будет вычитаться в месте окончания следа и прибавляться в месте появления сплошного следа. Эти две точки примерно будут соответствовать точке отрыва центра массы танка от поверхности и точке его приземления.
И начались испытания. Гоняли по очереди два танка. А их и было-то только два. За рычагами механиками-водителями сидели наши солдаты с Полигона. После каждого заезда мы с М. разметали участок трассы, чтобы убрать следы от предыдущего заезда. В результате, во всех заездах, а их было 8, дальность полёта, если измерять по центру масс, составила более 9 метров. А самый дальний полёт составил более 11 метров! Не надо забывать, что масса танка была около 40 тонн.
Сам я лично с Морозовым не общался. Я занимался стабилизатором вооружения, который не входил непосредственно в сферу ответственности главного конструктора танка. Но мне пришлось много раз присутствовать на совещаниях с его участием. При обсуждении с заводчанами разных проблем, возникавших при проведении испытаний, обычно требовалось присутствие всех офицеров испытательной группы Полигона. Не только для представительности. Иногда какието решения, которые кажутся приемлемыми специалистам конкретного профиля, косвенным образом влияют на работу других систем танка или на условия работы членов экипажа в определённых условиях. Совещания редко длились один день, а, тем более, несколько часов. Уж очень сложные на них обсуждались вопросы. И решение приходилось вырабатывать такое, которое устроило бы и разработчиков, и будущих производственников, и военных. Обычно совещания длились 2-3 дня. Морозов на таких совещаниях всегда был серьёзен, но если было нужно, мог включить и юмор. Обычно он молчал очень долго, часто не отвечал даже на вопросы, адресованные ему непосредственно. У него для этого был Б. Но почти всегда совещание заканчивалось сразу, если он брал слово. Он в таких случаях говорил недолго, конкретно, часто образно, и всегда предлагал какое-нибудь решение вопроса, которое вдруг устраивало всех, но до которого никто в процессе обсуждения и споров так не додумался.
