Уже которую ночь он видел один и тот же сон, а после пробуждения сердце его било набатом, испарина жгла лицо. Он пробирается сквозь темный мрачный лес, тот самый, где живет ведунья. Под ногами – жилы корней и шерстистый мох. Отсыревшие лысые деревья, все в морщинах и наростах, тихо стонут, точно жалуются друг другу на тяжелую жизнь и хвори, как старики на завалинке. Вдруг впереди сквозь поволоку лесного мрака сверкает начищенным медным зеркалом водная гладь. Бор ступеньками спускается к озерцу, деревья сменяются корявыми кустами, и Яромир выходит на заболоченный бережок. За высокими камышами слышны всплески и звонкий смех.
– Здравствуй, княжич, ясный сокол! Говорила же, что ты воротишься, от судьбы ведь не убежишь, как ни пытайся.
Далемира показывается из-за камышей, неспешно плывет к берегу и, в чем мать родила, выходит из воды – на ней лишь неразлучный оберег. С каждым шагом ее упругая грудь, усаженная хрусталинками воды, заискивающе вздрагивает, локоны струятся водопадом до самых бедер, крутых и манящих. Словно языческая богиня Лада спустилась на землю. И вот она совсем близко, осталось лишь протянуть руку и… Безжалостная явь, чертово утро вновь крадут у Яромира его зазнобу. За это он готов был своими руками свернуть шеи всем петухам на свете.
В громадном соборе негде было упасть и слезинке. Бояре, великие и удельные князья со своими семьями, бесчисленные тиуны, старшие и младшие дружинники, гридни, иностранные послы – кого здесь только не было. Все изнемогали от жары и духоты; вместо воздуха курилась клубами густая пелена благовоний и дыма от жженого воска.
С могучих столпов, деливших пространство на пять нефов, и высоких сводов-парусов укоризненно глядели лики фресковых и мозаичных святых. Между ними немного игриво скользили белокрылые ангелы. Повсюду мерцали языками пламени напольные свещники, словно золотые деревца с огненными плодами. Из недоступной выси на цепях спускались гигантские паникадила, похожие на императорские короны с каменьями. Стены безжалостно обжигали взор золотой росписью: орнаменты, лики, строчки из писания теснили и поджимали друг друга. Весь этот жар слегка остужали серебром и хрусталем окладов многочисленные иконы.
Молодые стояли у алтарной перегородки на куске красной тафты, а над их головами попы и диаконы держали святые образа. Венчал их сам митрополит сеяжский, владыка Феодор. От беспробудной тоски, духоты и тугого налобника, сдавившего голову пыточными тисками, Алена увяла, как былинка. Она украдкой подняла глаза вверх, на хоры, чтобы хоть на мгновенье увидеть матушку, ощутить ее поддержку, пусть издалека. Но резная аркада высоких хоров растаяла в слепящем сиянии паникадил – не разобрать было даже силуэтов.
