– И что затем? – взревел царевич. – Думаешь, Орда оставит эту дерзость безнаказанной? Как только я вернусь домой, Каан соберет войска всех десяти улусов и двинется на ваш Сеяжск. У вас был шанс покориться и сохранить свои жалкие жизни. Теперь от вашего княжества не останется и обугленной головешки, глупец! Забыл, как вы были под нашей пятой, как склонили головы перед нашей мощью? Лучше убей меня сейчас, воевода, и дело с концом! Тебя ведь тоже скоро Небо заберет – там и сочтемся!
– Может, ты и дело молвишь. Немало Орда у нас крови выпила за два века, как тут забудешь? Да только ты сам кое о чем запамятовал: как сбросили мы иго ваше поганое, как до Усоира смрадного наши дружины докатились, и уже вы от нас поминками откупались! Вы поодиночке нас сдюжили, когда лилась на Сеяже кровь братская, когда князь на князя войной шел. А как только Сеяжск да Гривноград меж собой сговорились и одним войском выступили – тут и опрокинули мы вас. Да и не так нынче сильна Орда Черная, как встарь. Нынче все наоборот: теперь вы меж собой грызетесь, улус с улусом воюет. И вовек Тюхтяю всех улус-каанов в поход не поднять. А вот мы готовы одним кулаком ударить. Как бы ни пытались нас с Гривноградом рассорить, не выйдет, шиш вам на постном масле!
Воевода отбросил притворную любезность, своим тоном и взглядом выказав всю лютую ненависть к степному племени.
– Дружок-то твой, что воду мутил, княжичем гривноградским прикидывался, похоже, в болоте утоп. Не нашли его у Ладнорского острога ни живого, ни мертвого. Хотели люд посадский взбаламутить, на восстание поднять? Да только Сеяжск – не Гривноград. Здесь князь – всем закон, а не бояре с митрополитом. Сильна длань Невера, а дружина его – обильна. Он здесь суд вершит. И удельные все князья его власти повинуются: прикажет Невер – вмиг как один на врага поднимутся и ополчатся. А вече уж и не припомнить когда собиралось. Так что любым смутьянам быстро хвоста накрутим.
– Неужто ты думаешь, что властелин вселенной нуждается в крамолах? Он просто берет свое огнем и мечом! Нам, потомкам великого Чергеррея, не нужна подлость, чтобы раздавить вас, как мы уже когда сделали! И перед тем, как моя сабля обагрится твоей кровью, ты вспомнишь это день и эти слова, темник Сеяжский! – процедил царевич сквозь зубы, раздувая ноздри от гнева.
Белту говорил искренне: он и вправду осуждал подлые замыслы княжича-изгнанника разжечь восстание в Сеяжске. Царевич все еще свято верил в несокрушимость Орды, которой благоволит само Небо, и не хотел замечать, как смертельная хворь междоусобиц и братоубийств день за днем подтачивает ее мощь. В отличие от Герреде, младший царевич презирал интриги и заговоры, полагаясь лишь на свою саблю и честь.
