На эти звуки стекались жившие в окрестных домах девушки.
После одного из собраний Михаил отважился пригласить в клуб Зину.
— Разве чекисты танцуют? — удивилась она.
— Разве чекисты не люди? — ответил он настороженным вопросом.
— Любопытно. Я, пожалуй, пойду.
Она улыбнулась. Перспектива потанцевать с людьми, о которых рассказывают леденящие кровь ужасы, забавляла ее.
Когда они пришли, Поль находился в зале. Михаил познакомил его с Зиной.
— Велуа? — Она удивленно вскинула брови. — Чекист с такой аристократической фамилией? Ведь это — почти Валуа.
Она с любопытством ждала, что ответит Поль.
— Верно, почти, — согласился он, — только я куда богаче. Династии Валуа принадлежала одна Франция, а мне — весь мир.
— Как это понять?
— Точно так, как понимал Маркс: «Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей, приобретут же они весь мир».
Поль наклонился к Зине, серьезно спросил:
— Не верите в мое могущество?
Она выжидательно улыбнулась.
— Видите, вон тот старый ящик? — Поль указал на пианино. — Сейчас я выбью из него вальс «Амурские волны».
Он сел за пианино и ударил по клавишам.
Только Михаил открыл рот, собираясь спросить свою спутницу о впечатлении, которое произвел на нее Поль, как вдруг чертом подлетел Федя Лосев, отвесил Зине старорежимный поклон и увел танцевать. Михаилу это не очень понравилось, потому что сам он танцевать не умел. Поль заиграл падеспань, и Федя передал свою партнершу Дадашеву. После Дадашева с нею танцевал Керимов, потом еще кто-то и еще...
Держалась она просто, без жеманства. Танцуя, она была в меру оживлена, ровно настолько, чтобы партнер чувствовал себя уверенно, а его неловкость в танце умела либо не заметить, либо сгладить ободряющей улыбкой. Непринужденность, с какою она вошла в незнакомое, более того — чуждое ей общество, была неожиданна.
Михаил не знал, радоваться этому или огорчаться. Ему доставляло удовольствие сознание того, что Зина нравится окружающим, но настойчивость, какую проявляли его товарищи в желании еще и еще раз потанцевать с нею, была неприятна. Он сознавал, что в нем говорит ревность, то есть чисто буржуазный пережиток, и досадовал на себя.
Домой Зину провожали вдвоем с Полем.
Михаил думал, что Поль сейчас же начнет агитировать за Советскую власть, за пролетариат, за комсомол. Но Поль всю дорогу либо разговаривал о книгах, либо забавлял Зину фокусами.
А когда потом Михаил спросил его о причинах столь странного поведения, Поль ответил вопросом:
