, 327).
В следующих разделах этой главы я буду подробно говорить о роли эпилепсии главного героя в раскрытии как его образа, так и основных религиозных, точнее – евангельских идей романа. Но прежде чем перейти непосредственно к этому вопросу, остановлюсь на глубокой интерпретации болезни Мышкина, в частности его «идиотизма», в работах Гвардини и Зандера. Оба дают роману сходную символическую трактовку. Позволю себе процитировать довольно большой отрывок из последней главы книги Зандера «Тайна добра». Эта интересная, хотя и не лишенная противоречивых и ошибочных суждений глава, посвящена «Идиоту». Автор «Тайны добра» задается вопросом: «Неужели для того, чтобы быть христианином, необходимо выйти за пределы нормального и стать объектом психиатрии?» Зандер считает, что «удивительный ответ на это дает Guardini», чью точку зрения он затем излагает, подтверждая ее цитатами из Священного Писания, Пушкина и Достоевского. По мнению Гвардини, – пишет ученый, – «вся ущербность князя Мышкина есть не что иное, как символ кенозиса Христа»: «Ибо в жизни – образ Того, Кто уничижил[107] Себя Самого, “приняв зрак раба” (Фил 2: 7), и “был обезображен паче всякого человека” (Ис 52: 14), в Ком не было “ни вида, ни величия”, и Кто был “презрен и умален пред людьми” (Ис 53: 2–3), – не может явиться в славе и чести; он тоже должен быть предметом презрения и насмешки, должен быть унижен и оскорблен. Но всё это не должно быть случайностью или недоразумением <…>. Но подобно тому, как уничижение Христово было подлинно, а не призрачно, подобно этому и унижение Его образа также должно иметь реальное, а не кажущееся основание; отсюда – “идиотизм” князя Мышкина, выражающийся не только в его доброте и простоте, но и в подлинной болезни, в том “униженном состоянии”, над которым “от всего сердца” и “по-русски” плачет над ним в последних строках романа Лизавета Прокофьевна. Эти мысли, по-видимому, предносились и самому Достоевскому. Ибо не случайно же говорит он о висящей в доме Рогожина копии картины Гольбейна, на которой Христос представлен в момент Своего величайшего унижения и бесславия. Описывая эту картину, Достоевский как бы говорит читателю: “Ты видишь, как легко соблазниться о Христе, видя Его обесчещенное и окровавленное тело; так не соблазняйся же о моем герое, являющем собою образ Христа, когда я погружу его в тьму болезни, когда сам Шнейдер махнет рукой и скажет про него: “Идиот”…”».
