Иллюстрацией «смрадности» окружающего является, в частности, компания Бурдовского. В самом начале встречи с «позитивистами» Мышкин догадывается, что Лебедев подвел ее «именно к этому часу и времени, заранее, именно к этим свидетелям и, может быть, для ожидаемого срама его, а не торжества». Князь, разумеется, не доверяет собственной интуиции, страшно стыдится своей «подозрительности» и со смирением, доходящим до полного самоуничижения, считает себя бесконечно ниже любого из присутствующих «в нравственном отношении» (8, 214). Лебедев вскоре подсовывает Лизавете Прокофьевне газетную статью, написанную, как оказалось, Келлером, но в значительной степени снабженную «фактами» и «поправленную»
Лебедевым. Они оклеветали Мышкина, заодно жестоко оскорбив его. В статейке боксера и отставного поручика Келлера, который «своим образованием манкировал» (8, 249), история Мышкина оказалась грубо перекроенной «по обличительному трафарету»[91]. Статья полна насмешек над «идиотизмом» Мышкина и нелепых клеветнических обвинений в его адрес, а также в адрес Павлищева и швейцарского доктора Шнейдера, лечившего князя. По мысли Достоевского, его христоподобный герой должен был смиренно принять на себя во время публичного поругания много унижений и лжи. Мышкин обвиняется в том, что скрывал от Шнейдера смерть Павлищева, чтобы «пролечиться даром», обвиняется даже в обжорстве и тунеядстве; затем – в отношениях с «известною красавицей-содержанкой», в отсутствии чести и благородства, в присылке Бурдовскому «наглого подаяния» (следует упоминание о пятидесяти рублях вместо двухсот!) и в том, наконец, что он «студентов обокрал» (8; 217–221). Чистый сердцем, князь не только сносит все обвинения с полным незлобием, всячески пытаясь умиротворить своих чрезвычайно обидчивых и раздражительных посетителей, но способен даже заметить нечто хорошее в их поступке, говоря, что они «благородно пришли поддержать» своего друга, нуждающегося в помощи (8, 229). Все поведение Мышкина в этом эпизоде невольно заставляет вспомнить о некоторых заповедях блаженства: «блаженны кроткие…», «блаженны чистые сердцем…», «блаженны миротворцы…». К нему приложима и заповедь: «блаженны нищие духом…», так как, обладая значительным наследством, Мышкин совершенно лишен собственнических чувств[92]. Князь исполняет не только заповедь Христа о любви к ближнему, но и труднейшую заповедь о любви к врагам из Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших <…>, благотворите ненавидящим вас…»
