. Наконец, Мышкин, до глубины понимая чужие души, не только угадывает по портрету, что Настасья Филипповна – человек необыкновенной судьбы, много страдавший и очень гордый, но и предсказывает в первый
же день своего возвращения в Россию, что Рогожин, встреченный им в поезде, зарежет ее.
Роман насыщен предчувствиями, предвидениями и прозрениями князя. Они в сочетании с его христоподобием и «священной болезнью» указывают на связь заглавия романа с литературной традицией, восходящей к средневековью, когда идиотом нередко называли человека не слишком образованного или вообще далекого от «книжной премудрости», но наделенного идеальными чертами и глубокой духовностью. Идиот был типическим героем тогдашней литературы, которому, как и Мышкину, открывались пути приобщения к высшим тайнам бытия[85]. Подводя в конце сентября 1868 года итоги размышлениям о ведущих чертах своих действующих лиц, Достоевский, удовлетворенный выбранным для романа заглавием и вполне осознавая всю его многозначность, подчеркивает в записной тетради: «В Князе – идиотизм!» (9, 280).
8. «Утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам» (Несколько замечаний о роли Лебедева в раскрытии новозаветного подтекста романа и его центральной идеи)
«Апокалипсис. Молитвы и гнусный», – так Достоевский обобщил для себя в черновиках суть характеристики Лебедева (9, 248). В тот же день, 10 апреля 1868 года, в рабочей тетради появилась и евангельская цитата, послужившая заголовком данного раздела, а также заметки: «Лебедев – гениальная фигура. <…> (Недозрелый философ. Пьянство.)» (9, 252–253). Приведенные строки соседствуют в подготовительных материалах с записями: «Князь Христос». Как будет видно из дальнейшего, это – вовсе не случайность.
В «гениальной фигуре» Лебедева есть доля автобиографизма. Достоевский тоже был своего рода толкователем Апокалипсиса. Писатель не раз сближал его образы с современностью, и они нередко становились частью внутреннего мира его героев. Свидетельство тому – многие страницы его произведений, а также словесные и графические пометы на Откровении святого Иоанна Богослова. Словесные пометы (их три) приводятся не только в книге Г. Хетсы, но и в академическом комментарии к «Преступлению и наказанию» (7, 399). Благодаря этим публикациям стало широко известным, что толкования Апокалипсиса, не предназначавшиеся автором «Идиота» для печати, не менее смелы, чем лебедевские. Например, против 11-го стиха 13 главы: «И видел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон» – сделана чернильная помета: «Социал<изм>»
