«Полина Авилова, известная в городе пианистка, была найдена мертвой в собственной квартире. Соседи, встревоженные не прекращающимся плачем ребенка, вызвали милицию. Взломав с ее помощью дверь, они стали свидетелями душераздирающей сцены – пятилетний мальчик рыдал у бездыханного тела матери. Патологоанатомическое исследование показало, что причиной смерти Полины Авиловой был инфаркт миокарда. Она была похоронена вчера. В последний путь ее провожали только коллеги. Родственников у нее не было. Сын Полины находится на попечении органов опеки».
Я помнил лишь слабость в ногах и головокружение… Потом – ощущение пикирования, далее – темнота…
* * *
Из больницы я выписался спустя месяц. Левая рука все еще была слабой, и врач настоятельно рекомендовал поменьше реагировать на обстоятельства, иначе повторный инсульт неизбежен, что в моем возрасте в семидесяти процентах приводит к летальному исходу.
Главный разрешил мне посидеть дома еще две недели, и я теперь усиленно думал о Сашеньке Авилове, которого твердо решил усыновить. Я заранее страшился бумажного бума, предваряющего эту процедуру, но готовил себя к тому, что пройду его любой ценой.
Но мне не было позволено даже это.
Молодая чиновница органов охраны прав детства сначала удивленно выслушала меня, потом порылась в бумагах и, наконец, сказала с чисто профессиональным безразличием:
– Саша Авилов на днях был усыновлен…
– Кем?..
– Простите…
Я сообразил:
– Нет, это вы меня простите.
– Могу сказать лишь, – добавила она уже мягче, – что Сашенька попал к очень достойным людям.
Моя последняя надежда преодолеть одиночество рухнула. Даже медсестры в больнице обратили внимание, что меня навещали только коллеги. «Вы что, не женаты?» – удивленно спросила докторша по лечебной физкультуре. «Женат, представьте». Она ничего не сказала, а я не добавил, что о явлении кого-то из тещиного клана боялся даже думать. Если бы я увидел в палате Ваську, повторного инсульта было бы никакой ценой не избежать. Что до жены, то она, как мне стало известно, пила все сильнее и теперь была пациенткой наркологического диспансера. Снежинка о случившемся не знала, а если бы и знала, то вряд ли бы пришла. А больше и ждать-то некого было.
Правда, Снежинка однажды все-таки вплелась в тогдашние события, но не так, как бы мне хотелось, и уж совсем с нежданной стороны.
Однажды ко мне в редакцию влетела вся в бешенстве мадам Шуглазова и потребовала компенсации. Ее бюст бурлил, как морской прибой, а половину лица закрывал шарф, на котором были изображена пальма с диковинной птичкой. Виктория Алексеевна, надо полагать, все еще была верна идеалам молодости.
