– Поздравляю… Я так счастлива… Папа, мама…
Я смотрел на дочь в полнейшем потрясении. Всю неделю она задавала мне одну загадку за другой, и теперь это наивное ребячье ликование совершенно не вписывалось в ее манеры.
Те же чувства, видимо, охватили и мою будущую жену. Она в полнейшем недоумении разглядывала дочь, пытаясь понять, что все это значит.
Кто из нас троих играл лучше?
Похоже, настоящее представление только начиналось…
1
Точки зрения «молодых» на предстоящее бракосочетание не совпадали в корне.
Невеста утверждала, что зрелый возраст брачующихся совершенно несовместим с торжествами и вообще всякой помпой, а потому было бы лучше после соблюдения требуемых формальностей просто разойтись по домам. А если уж без неофициальной части никак нельзя, то желательно было бы отметить событие в небольшом ресторанчике, без громкой музыки и при пастельном освещении в обществе нескольких самых близких родственников.
Жених был не согласен. Он считал, что возраст совершенно ни при чем; регистрация брака это событие, которое следует отметить громко и на широкую ногу, а что до невесты, то, на его взгляд, она должна сшить себе роскошное подвенечное платье со шлейфом.
В ответ меня испепеляли взглядом, жгли, кремировали, отправляли в геенну огненную.
– Подумай только, – продолжал убеждать я, – свадебное платье со шлейфом – это воплощение роскоши и элегантности. Раньше их надевали только королевы, принцессы и придворные дамы. Теперь принцессой будешь ты…
Она разглядывала меня в полнейшем бешенстве.
– А понесет шлейф мадам Шуглазова, – добавил жених.
– Спятил? – шипела невеста.
– Либо шлейф с Шуглазовой, либо гражданство России.
Развить наступление помогла будущая теща, которая, пожалуй, впервые поддержала меня. Она иссохла телом, но вот все что касается души, тут годы были неподвластны. Те же бонапартизм, лицемерие и глупость.
– Солнышко мое, – начала ворковать она аки горлинка при виде обожаемого голубка. – Подумай только, какой красавицей ты будешь, тобой будет любоваться весь город. А как буду счастлива я. Да бог с ней, с Шуглазовой-то. Какая разница, кто понесет, главное, что понесет, – продолжала она, уже не соображая, что городит…
Я к тому времени уже успел подметить, что моя невеста – далеко не та, что была когда-то. Годы куда-то подевали ее харизму, и теперь она не только не управляла другими, а сама служила объектом управления, причем со стороны гораздо более тонкого и изощренного ума, только пока я не мог сообразить, кому он принадлежит. Она превратилась в человека довольно банального, по-прежнему тщеславного, но не очень мудрого, в чем я убеждался с каждым часом все сильнее.
