– Во сколько обойдется операция на спине собаки, которая в основном состоит из спины?
Врач наклоняется ко мне и слегка улыбается. Ей незачем объяснять то, что я и так знаю: у каждой породы есть свое слабое место. Чистопородные собаки страдают от тех или иных медицинских проблем, поскольку основа их выведения для особой цели или выставок – генетические мутации.
– Итого, все вместе – анестезия, миелограмма, операция, послеоперационный период, – порядка шести тысяч долларов.
Вот теперь меня и впрямь парализовало. Шесть тысяч. Я переглядываюсь с Джеффри. Вспоминаю, как тают сбережения. Думаю о том, что я только что выплатил долги по всем кредиткам. Об отпусках, которые не состоятся, о пенсионных счетах, которые не пополнятся, о том, что мечты заняться писательством придется отодвинуть еще на год.
– Тебе решать, – говорит Джеффри. – Я не могу сделать это за тебя. Она твоя собака.
Твоя собака.
Мне хочется поколотить его. Поколотить всех, кроме, пожалуй, докторши, которая может спасти Лили.
– Я оставлю вас, а вы поговорите, хорошо? – Врач выпрямляется, но я опомниться не успеваю, как вцепляюсь в рукав ее халата.
– У нее есть мячик. Красный. Красный мячик. Она его любит. Часами играет с ним – подбрасывает, гоняется за ним, прячет, ищет. Играет часами, пока не запыхается, и даже потом уносит на свою лежанку, ложится сверху и спит. Когда она играет с этим мячиком, она живет. И если она…
Я не могу закончить. Джеффри кладет мне руку на плечо, и я снова рыдаю.
– Если она больше не сможет… играть с этим мячиком, не знаю, что ей останется в жизни.
Врач поворачивается ко мне. Не то чтобы она не растрогалась, просто и раньше видела, как люди принимают похожие решения, и мой случай для нее – такой же, как все остальные.
Я продолжаю, всхлипывая и хватая ртом воздух:
– Не хочу, чтобы вы считали меня негодяем. Который в такую минуту думает только о деньгах. Просто я не знаю, какой станет ее жизнь, если она не сможет играть с этим мячиком.
Взглядом я умоляю: почини ее! Спаси ее! Один краткий кивок – все, что мне требуется, и она, посмотрев на меня, кивает. Она меня услышала и попыталась что-то объяснить мне.
– Я подожду в коридоре.
Но уходить ей незачем.
– Вы сами будете делать операцию?
– Да, – еще один кивок. Она говорит, что Лили снова будет ходить. Говорит, что точно знает это, только не может заявить напрямик по нелепым причинам вроде страховки. И потому объясняет мне без слов – так, как заложники моргают, передавая в видеозаписи секретные сообщения незаметно для их тюремщиков.
