— У всех что-нибудь не поворачивается, — сказал Розенберг, — кто же будет писать? Сашка!
— Я не умею писать.
— Тогда нарисуй.
— Я могу нарисовать Навяжского и подсказывающую ему Мусю.
— Отлично! Но все равно нужна статья. Надо разоблачить подсказку. Надо написать, что подсказывание — это не товарищеский поступок, что оно мешает учению и что это обман педагогов. Может быть, напишет Данюшевский?
— Ни в коем случае, — сказал Женька, — я должен Шуре двадцать копеек. Пока он молчит, а выйдет за моей подписью статья, он потребует с меня, чтобы я немедленно отдал.
— Вот тебе двадцать копеек, отдай ему и пиши, — сказал Розенберг.
Данюшевский взял двугривенный, но сказал:
— Нет, я писать не буду. Он все равно обидится.
— Где же ваши честность и принципиальность? — закричал Розенберг. — Может быть, переведем все экзамены на подсказку? Может, перестанем в расчете на подсказку готовиться к урокам? Может, начнем гладить по головке тех, кто ни черта не знает и не хочет знать? Может быть, из ложного чувства товарищества начнем покрывать всех неуспевающих?
— Ладно. Я напишу, — сказал я. — Черт с вами. Но я подпишусь «Всевидец».
— Это можно, — сказал Розенберг.
Я написал статью. Она называлась «Слова Муси, музыка Шуры».
На следующий день газету вывесили на стенке, и Шура прочел статью.
— Я хотел бы увидеть этого «Всевидца», — сказал он, — я бы ему выдал.
И тут мне стало совестно скрываться. И я сказал:
— Ну, выдай. Это я писал.
— В общем-то правильно, — пробурчал Шурка. — Я совсем не подготовился и ничего не знал, а Муська мне подсказала. И Лев Самойлович поставил мне «очхор». Это он, конечно, ей должен был поставить, а не мне.
И Шурка отправился в учительскую и сказал Бреговскому:
— Зачеркните отметку, которую вы мне поставили, и дайте мне возможность заново ответить вам на любой вопрос на следующем уроке.
Лев Самойлович согласился, спросил его на следующем уроке и поставил ему «удовлетворительно».
Вот каково значение стенной печати!
Мои родители сдавали одну комнату в нашей квартире. По странному стечению обстоятельств жильцом этой комнаты стал бывший ученик нашей школы Шура Романовский — довольно высокий, плотный молодой человек с широким, открытым лицом, русыми волосами, светлыми большими глазами и тихим, но густым голосом.
Не скажу, что он был красив, но у девушек было другое мнение, и они липли к нему, как мухи на мед.
Так, по крайней мере, казалось мне. А я ох какой наблюдательный.
