Бывало и что мамы плакали.
Мы, конечно, знали всех родителей. Но они нас не очень волновали.
Волновал нас один папа. Это был отец Бобки — профессор Рабинович. Известнейший врач одной из лучших ленинградских клиник.
У него были, наверно, самые добрые глаза, которые я когда-либо видел. Они просто лучились ласковостью. Он носил аккуратную, уютную бородку, заразительно смеялся и всегда разговаривал с нами, малышами, серьезно и на равных, ничем не выдавая своего превосходства.
Звали его мягко — Константин Николаевич, и он очень нравился нашим школьным коллекционерам тем еще, что собирал марки и спичечные этикетки.
Как-то он встретил меня на Большом проспекте недалеко от школы. У меня было плохое настроение: Любовь Аркадьевна сказала, чтобы я пригласил свою маму прийти к ней по поводу моего поведения. И я шел, думая, как мне сказать об этом дома, какие найти оправдания…
— Что нос повесил, Володя? — спросил, остановив меня, Константин Николаевич. — Что-нибудь случилось?
— Да, нет… ничего… — сказал я. — Маму вызывают тут…
— Хорошо, что не папу, — серьезно сказал профессор. — А зачем вызывают?
— Все затем же.
— Ясно. Что же ты натворил такое?
— Разговаривал на уроке и подложил пробку от пугача под стул Екатерине Петровне.
— И она взорвалась?
— Кто? Екатерина Петровна? Нет. Пробка выстрелила. Екатерина Петровна вскрикнула, а меня выгнали из класса.
— Ну, и как ты это расцениваешь?
— Средне. Но все были довольны и очень смеялись.
— Значит, ты выступил с успехом?
— Вроде.
— А Боба смеялся?
Это был каверзный вопрос. Ведь Боба — это сын Константина Николаевича. И Бобка, конечно, первый смеялся. Бобка умел замечательно смеяться. Но я не сказал. Я не хотел предавать Бобку и сказал — я не заметил.
— Странно, — сказал Константин Николаевич. — Как это, все смеялись, а Бобка молчал? Не похоже.
— Боба вообще серьезный человек, — заявил я.
— Позвольте вам не поверить, — сказал Константин Николаевич. — И вот что я тебе скажу: Екатерина Петровна пожилая женщина, возможно, больная, у нее мог быть сердечный припадок. Зачем тебе надо ее пугать?
— Мне не надо было, но так как-то уже вышло… Я хотел испробовать пробку…
— Именно на Екатерине Петровне? Ах, Володя, Володя! Неужели ты доставляешь себе удовольствие тем, что причиняешь неприятности другим? Можно ведь играть со своими сверстниками, но играть в подобные «игры» со старыми людьми, с людьми, которые годятся тебе в матери, а может, и в бабушки, — это уже совсем не дело. Я тебе советую вернуться в школу и попросить извинения у Екатерины Петровны за свое хулиганство.
